Дело принципа - читать онлайн книгу. Автор: Денис Драгунский cтр.№ 64

– Как с тобой приятно разговаривать, – сказала я. – Разговор сразу уходит от всего тяжелого и реального в какие-то общие милые материи.

– Ничуть, – сказал папа и посмотрел на меня слегка обиженно, но вполне серьезно. – Дедушка если не создавал, то хотя бы накапливал. А я даже не трачу. Я просто живу. Все мое время, все мои силы, вся моя жизнь уходят на то, чтобы встать, сделать гимнастику, умыться, одеться к завтраку, позавтракать, выкурить сигару или папиросу, потом переодеться и пойти гулять. Я подсчитал, что на одни переодевания у меня уже ушло около года жизни! А на сидение за обеденным столом – еще больше! Когда-то я думал, что буду жить ради любви. Я процеловался-промиловался четыре месяца чистого времени. Сто двадцать суток без перерыва. И всё впустую. Я читаю книги, да. Целыми днями. Но я никому не рассказываю о том, что прочел, и книги рушатся в меня, как в колодец. Они лежат там на дне. Я прочитал чертову уйму книг, Далли. Может быть, я был бы полезен обществу как учитель. Преподавал бы отечественную и мировую словесность.

– Вот еще! – возмутилась я. – Полезен обществу! Ты что, социалист?

– Не знаю, – сказал папа. – Как-то об этом не задумывался. Но ведь любой человек должен быть полезен обществу.

– Не знаю, – сказала я.

– Чего тут знать? – удивился папа. – Кажется, это аксиома.

– Ну уж нет, – сказала я. – Хотя, может быть, и да, но без разницы. Что такое аксиома? Госпожа Антонеску учила меня математике. Истина, не требующая доказательств. То есть допущение! Истина не может ничего требовать или не требовать. Учти, это не я сама придумала. Это мне все госпожа Антонеску рассказывала. Это мы можем называть какое-то утверждение истиной, а какое-то ложью. Аксиома – это то, что мы не хотим доказывать. По тысяче причин. В математике – чтобы создать удобную систему для исчисления. А в жизни – потому что нам так выгодно. Нам – в смысле людям. Людям – в смысле тем, кто с надутым видом говорит: «Это аксиома! Это истина, не требующая доказательств». Странное какое допущение – что человек должен быть полезен обществу. Мне кажется, это придумали как раз те, кто хотел, чтоб общество было полезно им. Заставить других работать на себя, убеждая при этом, что надо работать на общество. Да любой феодальный барон, который отнимает хлеб у крестьян, гораздо честнее вот этих философов. Так что читай книги в свое удовольствие, дорогой мой папа. И не нанимайся сельским учителем. Один недавно умерший русский граф вот так попробовал, и ничего не вышло, кроме смеха. Хотя он был популярным автором, вот и писал бы себе романы. Ты хоть знаешь, о ком я? А?

– Ты даже хуже, чем социалистка, – засмеялся папа. – Ты анархистка. Как этот самый граф. А имение я все равно продам.

– Чего ради? – спросила я. – Мы что, задолжали?

– Разве самую чуточку, – сказал папа. – Но это такие, переходящие долги. Вообще аристократия уже два века как живет в долг. Ничего страшного. Но не в этом дело. Мне надоела эта пасторальная тоска нашей сельской жизни.

– Но ведь полгода мы живем в городе?

– Все равно! – отмахнулся папа. Наверное, я сбила его с какой-то любимой, совсем недавно полюбленной мысли. – Надоели эти бескрайние леса и пустующие луга вокруг нашей главной усадьбы. Крестьян мы не тронем, да и не имеем права. В случае чего они все равно будут владеть своими наделами. Но эти пустующие квадратные версты земли – мои, но на самом деле ничьи – они меня стали угнетать. Представь себе: мы продадим эту землю, а богатые горожане, которые хотят жить на природе, построят там себе дома.

– Мещане? – спросила я.

– Да! Именно! Удачливые богатые мещане, то есть буржуа! Начнется новая жизнь. Сначала это будет совсем маленький городок, а потом целый город. Шум. Движение. Стук экипажей. Рычание автомобилей. Там построят школу. Появятся лавочки. Местное самоуправление. Новый город!

– Боже! – сказала я. – Целый город прямо у нас на голове.

– Почему у нас на голове? – спросил папа. – Мы уедем. На вырученные деньги мы сможем купить себе прекрасный дом. Не такой громадный, как там. Ну а зачем нашей маленькой семье громадный дом? Небольшой особнячок. Двухэтажный, самое большое. Здесь. А может быть, даже в Вене. Или в Париже, чем черт не шутит. В Петербурге, вот! Прекрасный, богатый город. Я ни разу не был в Петербурге, но те, кто был, говорят, что это просто сказка. Что сейчас именно там – вся жизнь, вся Европа.

– Замечательно, – сказала я. – Сейчас крестьяне платят тебе аренду. Деньгами, натурой и работой. А если мы все это продадим, что тогда? Купим дом, а на что жить? Ты в самом деле решил пойти служить учителем? А мне что, учиться на белошвейку? Или тоже на учительницу в школе для девочек?

– Далли, ты хоть представляешь себе, сколько мы выручим за наше имение? Это же миллионы, в буквальном смысле миллионы крон! Вот посмотри!

Он вскочил с дивана и взял с книжной полки какую-то, очевидно, заранее приготовленную папку. Развязал тесемки, вытащил карту, развернул на столе. Наше имение было заштриховано синим карандашом на этой довольно-таки подробной карте северо-востока страны. Я, наверное, в первый раз в жизни увидела и поняла, какой это на самом деле большой кусок земли. У меня даже дыхание перехватило. Стало очень жалко с этим расставаться. Странное дело, это чувство появилось во мне только сейчас, при взгляде на карту. А когда я гуляла по нашим полям и рощам, заходила в наши деревни и ловила рыбу в наших речках и прудах – я ничего подобного не чувствовала. Я даже не понимала, что это наше, то есть мое. Просто идет себе девочка по тропинке в сопровождении госпожи Антонеску, а бывало, что и одна, и такое случалось, а все вокруг говорят: «Здравствуйте, барышня!». Вот и все. И никаких особых чувств. А сейчас, глядя на этот заштрихованный пятиугольник, чуть вытянутый с севера на юг, у меня просто сердце защемило. Я почувствовала себя собственницей, которую грабят. Наследницей, которую вдруг решили лишить наследства. А папа, наоборот, с восторгом восклицал:

– Это же миллионы крон! Я не знаю точно, сколько, но не меньше десяти, а может быть, даже пятидесяти! Господин Фишер обещал разузнать. Эти деньги мы вложим в надежные процентные бумаги. Например, в акции американских железных дорог. Или в нефтяную компанию Рокфеллера. Есть еще Сименс, Нобель. Да мало ли. А еще лучше купить государственные облигации. Облигации России. Рокфеллер, и Нобель, и даже Сименс могут разориться. А Россия никуда не денется. Скажу тебе по секрету, в Россию я верю куда больше, чем в нашу богоспасаемую империю. В России все бурлит, коловращение капиталов, новые люди, новые идеи. А мы все вцепились в Боснию и Черногорию и никак не можем понять, какое это имеет отношение к славе нашей короны и имеет ли вообще? В России строят заводы, а мы чистим ваксой офицерские сапоги – чувствуешь разницу?

– Акции лучше купить американские, – сказала я. – А жить лучше в Стокгольме.

– Почему? – Папа даже руки развел в стороны от удивления.

– Таково мое решение, – сказала я, ангельским и вместе с тем ледяным голосом. – То есть, папочка, я хотела сказать, такова моя нижайшая просьба. Покорнейшая такая, дочерняя просьба наследницы. Когда придет господин Фишер, спроси его – поскольку ты сам сказал, что я должна вместе с тобою подписывать сделку как твоя единственная наследница и передатчица маминого графского титула согласно распоряжению государя императора – спроси этого Фишера сколько мне полагается? И вот на эту часть этих миллионов купи мне дом в Стокгольме и акции американских железных дорог.