– Остаешься, Монтигомо? Струсил?
Ван Глински – предпоследний из всей нашей странной экспедиции – стоит на середине хлипкой, трясущейся дорожки. Он делает шаг назад. «Свободный» поднимает взгляд:
– Иди за ними. Помоги им.
Глински пожимает широкими плечами и потирает поврежденную руку.
– Это глупо. Победи, или это тебя замучает.
– Меня и так слишком многое мучило. Все это время.
«Единоличник» вдруг тихо смеется и, подойдя еще ближе, качает головой:
– Брось. С этим живут. Даже с безымянными могилами за спиной. С десятками безымянных могил.
– Тебе… не понять.
– Думаешь?
Я вспоминаю ту, кого этот человек целовал у красной стены. Тех, с кем взрывал серые танки. И того, кто носил красную звездочку, а потом рассыпался в прах. Нет, определенно, Ван Глински понимает достаточно, чтобы сделать то, что он в итоге делает.
Последний резкий шаг. Здоровая рука крепко сжимает край воротника и тянет Гамильтона на мост.
– Дернешься – упадем. Сдохнем вместе, как тебе такая перспектива?
Что отвечает «свободный», я уже не слышу. Но двое наконец идут по мосту за нами следом. Тьма ждет.
* * *
Тьма предельна. Как и на Юге, Западе и Востоке, она обрубает землю, вгрызается в нее сплошными рядами черных зубьев. Сайкс, Анна, Джон и призраки стоят на границе, дожидаясь нас. Элм, поравнявшись с ними, вытягивает руку. Рука исчезает в черном мареве по локоть, как отрубленная.
– Нам… точно туда? – Она отдергивает кисть и озадаченно разглядывает пальцы.
Элм боится. Боится не меньше, чем Джей Гамильтон, и у нее для этого достаточно причин. Но когда Мари кивает, Элм без колебаний берет за руки Сайкса и Анну. Я хватаюсь за Джона, другая моя ладонь внезапно оказывается в тисках у Глински, и он быстро, отрывисто командует:
– Не разбредаемся. По-хорошему нужно было обвязаться веревкой и взять свистки.
Гамильтон, который держит его за рукав, явно собирается что-то сказать, но в последний момент ограничивается скептичным хмыканьем. Действительно, какая веревка, чем она нам поможет, если… впрочем, лучше обойтись без «если». Мне и так становится страшно, я вдыхаю побольше воздуха… И все начинается.
Да. Тьма предельна. И, как и любая реальность, она страшнее, чем в кошмарах. Тьма давит, вливается через поры, растворяется в крови. Просочилась в зрачки и уши: не видно лиц, почти не слышно голосов. Тьма шепчется в разных уголках рассудка, просматривая мои воспоминания. Одно за другим. Тьма развешивает всюду горящие стрелки боли, почти повторяющие надпись на боку Белого Билли.
Попробовала? А теперь беги, девочка.
Беги.
Но Джон и Глински держат меня, а чуть впереди слабо светятся силуэты Вуги и Мари. Я борюсь. Борюсь, стараясь думать о чем-то другом. А если не выходит, то просто считаю до десяти.
Как странно, что во тьме оказались именно мы: цепные собачки властей, две центробежные силы города, призраки, мистер Сайкс и два последних инопланетянина, из-за которых все началось.
Громада ворот возникает неожиданно. Мы останавливаемся, пытаясь разглядеть друг друга. Элм высвобождает руку и шагает вперед – на фоне решетки я слабо различаю ее силуэт, будто вырезанный из бумаги.
– Ну… что?
Удивительно, но Мари улыбается без малейшего страха. И она первой подходит к воротам вплотную.
– Что вы видите?
Железные прутья, сквозь которые легко сунуть руку. А еще ворота можно обойти с другой стороны, но там тоже ничего не будет, я точно знаю. Створки соединяет квадратная пластина, на которую нанесен узор-надпись: шесть его фрагментов выступают, образуя полукольцо.
– Когда это нашел дедушка, он легко разгадал код. Те, кто жил здесь раньше, любили головоломки. Нужно всего лишь соединить рисунок… – Мари начинает что-то нажимать, – и получить схему, она немного напоминает… карту неба.
Она продолжает. Шесть металлических кружочков. Шесть лун. Шесть некберранских лун. Но, скорее всего, это понимают только двое или трое среди присутствующих.
Я вслушиваюсь. Пока тихо, но скоро появится знакомый гул. Тонкие призрачные пальцы Мари двигаются, щелкают, давят, и наконец…
– Есть!
Что-то скрипит и грохочет. Пластина покрывается сетью мелких светящихся трещин, загораются десятки точек, похожих на звезды. Происходящее мне знакомо: пока мы с Джоном бродили в сознании Элм, пол трескался точно так же, словно гигантский пазл. Под ним были щупальца. Здесь же часть пластины, вместе с двумя лунами, просто съезжает вниз. В углублении что-то переливается. Мари протягивает руку.
Почему же колбу называют серебряной? Посеребрены только пробка и дно, остальная же ее часть стеклянная. Но внутри колбы будто спрятан кусок солнца – так ярко она сияет. И как магнит притягивает взгляды.
– И это… уберет тьму? – слышу я голос Глински. – Скорее похоже на ядерный…
Мари медленно подносит колбу к лицу политика. Мы отчетливо видим его, до последнего шрама, а он явно видит нас, потому что пожимает плечами:
– Верю.
У меня колотится сердце. В этой маленькой вещице все наше будущее, все будущее целой планеты. Она такая хрупкая, что мне страшно: вдруг Мари уронит, ведь она не принадлежит миру живых и ее руки – лишь руки призрака.
Впрочем… кажется, тьма не различает живых и мертвых. Тьма видит только суть.
Мари Гранге берется за пробку и выдергивает ее.
* * *
Я вдыхаю все это. Пропускаю через себя.
Поле, поросшее травой и почти необъятное. Душистый вереск. Стены стрельчатых елей, какие раньше были только в зеленой зоне. И извилистый подмерзший ручеек. Дальше…
– Как думаешь… может быть, там есть море?
Элм, держа в пальцах сорванный засохший репейник, смотрит мне в глаза. Мы улыбаемся друг другу.
– Там просто не может не быть моря. А это что?
Небо уже не сумеречное, но и не голубое. Сейчас оно розоватое, точно подсвеченное изнутри. Видимо, Сайкс замечает мое удивление: он вдруг усмехается, после чего засовывает руки в карманы с довольным видом.
– Рассвет. Знакомьтесь.
Ворота Ужаса валяются на земле. Не такие уж они высокие, местами сильно проржавели, да и прутья кривые. И это они удерживали нас здесь? Вряд ли. Они были нашей страшилкой. Одной из тех, что встречаются в каждом городе. Из тех, что делают его живым. Не более. Вуги пинает ворота ногой.
– И я чуть все не пропустил! – говорит он и поворачивается к Мари. – Профессор Гранге был бы рад.
Она кивает, но тут же опускает голову. Девушка едва светится и… плачет, кусая губы. Внезапно она обращается к Элмайре: