На следующее утро, 19 апреля, рабы, пришедшие на плантацию Плакмайн-Бенд, увидели, что бриг по-прежнему стоит на якоре. Прошел день, за ним другой. Палуба «Милой сестрицы» казалась вымершей. На третьи сутки на мачте брига взвился сигнал: «Нуждаюсь в пресной воде». Из форта доставили на шлюпке несколько бочонков с водой. Вновь потянулись дни. Лишь 24 апреля около девяти утра комендантский ялик подошел к бригу, и тот, подняв паруса, двинулся вверх по течению к порту.
Капитан Пьер Лафит получил разрешение войти в Новый Орлеан, стоянку ему определили напротив Мясного рынка. Сейчас это место называется Французским рынком, и по утрам там всегда царит большое оживление. Такую же пеструю и многоликую толпу можно было видеть там и в апреле 1804 года.
Гигантский бассейн Миссисипи покрывает добрую треть Соединенных Штатов. В Новоорлеанский порт стекалась продукция богатейших сельскохозяйственных районов, в том числе урожаи хлопка с плантаций Луизианы и прилегающих к Миссисипи штатов. Круглый год суда спускались по течению реки, выгружая в порту горы товаров, за которыми с моря приходили заграничные суда. Целый сонм работников и невольников трудился на причалах и в огромных пакгаузах, куда складывался излишек товаров, чтобы не сбить цену. Морская торговля и связанный с ней спекулятивный ажиотаж сделали Новый Орлеан богатейшим городом американского Юга. Никто даже отдаленно не мог составить ему конкуренцию.
Едва бриг причалил, как на борт к Пьеру Лафиту поднялся чиновник канцелярии капитана порта, сообщивший условия, на которых «Милой сестрице» дозволялось пребывать в Новом Орлеане. Разрешение было дано строго на срок, необходимый для ремонта; запрещалось увеличивать количество орудий, а также закупать иное оружие и боеприпасы; запрещалось нанимать в экипаж матросов из числа американских подданных. Капитан «Милой сестрицы» заверил, что будет соблюдать все условия и безотлагательно договорится с судовым поставщиком о производстве ремонта.
В любом порту толпится множество народа, за которым наблюдают полицейские в форме и агенты в штатском. Осторожный губернатор Клейборн распорядился установить за Пьером Лафитом особую слежку. Полиция отдала соответствующий приказ осведомителям, владельцам гостиниц и притонов, хозяевам кафе и таверн, не считая проституток и прочих темных личностей: без их помощи проследить за человеком в коловращении Нового Орлеана было столь же непросто, как не потерять из виду пчелу в рое. Мы же тем временем оглядим с высоты птичьего полета место действия нашего рассказа.
Дельта Миссисипи – это целый мир. Река впадает в Мексиканский залив бесчисленным множеством рукавов, ответвлений и проток, с которыми у нас будет случай познакомиться поближе. Эрнандо де Сото, испанец, приплывший из Флориды в 1540 году, оказался первым европейцем, увидавшим Родителя Вод. Сто сорок лет спустя Кавелье де ла Салль, монах-расстрига ордена иезуитов, ставший отважным первопроходцем, проплыл по Миссисипи больше тысячи миль и объявил ее французским владением: «Сия земля отныне будет наречена Луизианой в честь нашего государя».
Однако проникнуть в русло великой реки со стороны моря оказалось делом безнадежным: путешественники, не видя ориентиров, плутали и терялись в болотистом лабиринте. Первым это удалось сделать Лемуану д’Ибервилю в 1699 году, а в 1717 году его брат заложил город Новый Орлеан. Название было дано не в честь французского города, который защищала Жанна д’Арк, а в честь регента Луи-Филиппа Орлеанского.
Две-три сотни авантюристов, частью прибывших с Антильских островов, а частью из Франции – среди последних было восемьдесят незаконных солеваров, пожизненно изгнанных из страны, под руководством горстки плотников сколотили сотню хибар на берегу, кишевшем змеями и аллигаторами. Эти первые поселенцы, прозванные креолами, не имели еще понятия о креольском языке. Когда Франция в 1762 году уступила Испании все свои владения к западу от Миссисипи, включая Новый Орлеан, креолы единодушно решили, что сделка к ним не относится.
– Раз французский король отказался от нас, будем отныне править сами!
Бунт, вспыхнувший при первом испанском губернаторе (1768), свидетельствовал о строптивости нрава жителей Луизианы. Их привязанность к французскому языку и традициям была очень сильна. Тем не менее 20 декабря 1803 года Наполеон, забрав провинцию у Испании, продал ее Соединенным Штатам; восемьдесят миллионов франков – во столько оценил он заморскую территорию, размерами превосходившую Францию. Нет нужды говорить, какой горечью отозвалась эта рыночная сделка в сердцах креолов, едва успевших возрадоваться своему воссоединению с Францией. Неудивительно, что новоорлеанцы встретили американских чиновников с тем же восторгом, с каким встречают разносчиков холеры.
Тем временем первые шаткие хижины уступили место кирпичным домам под кровлей из кипарисовой дранки, а потом появились и черепичные крыши. Бессмертная римская черепица соседствовала там с более элегантным материалом, ввозившимся из Нанта и Гавра, – плоской зеленой черепицей, отливающей зеркальным блеском после дождя.
Многие из этих жилищ имели балконы, и почти все – внутренние дворики, или патио. На улицу выходили ворота с низким сводом, куда въезжали экипажи; при этом черному кучеру приходилось торопливо сдергивать с головы цилиндр, чтобы не задеть потолка. В патио были разбиты садики, на центральной клумбе непременно рос цветок, который поливала, холила и лелеяла сама хозяйка: согласно поверью, пока «памятный цветок» (это был розмарин) не увял, муж в разлуке хранил верность своей суженой. А в те времена долгих мореплаваний разлука нередко длилась годами.
Два страшных пожара, случившихся при испанцах в 1788 и 1794 годах, уничтожили бо́льшую часть города. Согласно губернаторскому приказу, все сгоревшие дома надлежало отстраивать из кирпича и покрывать штукатуркой для защиты от сырости, а деревянные балки пилить не из первого попавшегося дерева, а только из кипарисов, срубленных в новолуние. Можно сколько угодно смеяться над нелепостью этого распоряжения, но факт налицо: эти дома стоят и поныне, прекрасно сохранившись во влажном субтропическом климате, к тому же в месте, часто посещаемом ураганами.
Фасады были украшены балконами, причем по роскоши их убранства можно было судить о достатке владельцев. Поскольку в Луизиане не было железной руды, балконы заказывали в Испании и привозили в готовом виде в Новый Свет. Затем, когда черные невольники обучились кузнечному ремеслу, из Испании стали доставлять лишь железо.
Процент черного населения Нового Орлеана в начале XIX века мне выяснить не удалось, но он должен был быть весьма солидным, поскольку, не считая рабов на плантациях, вся домашняя прислуга была негритянской. Еще сегодня в домах Старого города – во Французском квартале – можно видеть жилища рабов; они помещались в первом этаже рядом с конюшней, каретным сараем и кухнями. Эти помещения ничем не отличаются от трущоб в современных западноевропейских бидонвилях или жилья батраков на фермах – кроме вделанных в стену железных колец, куда прикреплялись цепи. И эти цепи живы в памяти американских негров поныне…
Резюмируя, скажем, что город, в котором ежеутренне терялись следы капитана «Милой сестрицы», хлопотавшего якобы по ремонту, жил кипучей деловой жизнью и был наполнен самой пестрой публикой; архитектура его была на четверть французской и на три четверти испанской, а говорили там в большинстве по-французски. Испанский режим любезно разрешил оставить оригинальные названия улиц: Королевская, Орлеанская, Шартрская (в честь старшего из принцев Орлеанских), Бурбонская, Бургундская, Тулузская и Менская (в честь побочных королевских отпрысков, сыновей Людовика XIV и мадам де Монтеспан, носивших титулы герцогов Тулузского и Менского), улица Людовика Святого, улица Урсулинок и полсотни других. Лето в Луизиане жгуче жаркое, поэтому старинные улицы не превышали 12–15 метров в ширину. Узкие эти улочки сохранили до наших дней свои французские наименования; теперь они покрыты асфальтом, а в начале XIX века их покрывали, как во всех городах мира, пыль или грязь, в зависимости от сезона. Узкие дощатые тротуары называли в Новом Орлеане «банкетками»; любопытно, что и это наименование дожило до настоящего времени.