Великие тайны океанов. Средиземное море. Полярные моря. Флибустьерское море - читать онлайн книгу. Автор: Жорж Блон cтр.№ 191

Фамилию свою он произносил «Гранмон», как все уроженцы юго-запада Франции, где любая гласная звучит через нос. Наверное, поэтому в некоторых источниках сохранилось такое написание. Но это – несущественная деталь. Биография Грамона разворачивается стремительно, подобно пьесе Лопе де Вега.

Его отец, гасконец, офицер королевской гвардии, умер молодым. Мать вторично вышла замуж. У второго ее мужа, тоже офицера, был коллега, влюбившийся в сестру нашего Грамона, которой в то время исполнилось четырнадцать лет. Юношеская ревнивость и гасконская вспыльчивость были не в силах примириться с ухаживаниями офицера, и в один прекрасный день Грамон пытается выставить его из дома. Появляется мать, которая заявляет сыну, что он – невоспитанный мальчишка. Галантный офицер поддакивает: «Маленький смутьян!» Юноша заливается краской и выхватывает шпагу – несмотря на юные лета, он, как подобает дворянину, всегда носит оружие. Офицер, защищаясь, обнажает свою шпагу… и падает, пронзенный тремя смертельными ударами в грудь. С этого момента в авантюрном сюжете начинается неожиданный поворот.

Раненый офицер умирает, но перед смертью успевает распорядиться своим состоянием. Ему приносят перо и бумагу, и он пишет: «Оставляю десять тысяч ливров мадемуазель де Грамон». Затем какую-то сумму, не знаю в точности сколько, он завещает своему убийце. Нет, своему победителю, поскольку наш офицер – настоящий рыцарь. Весть о дуэли быстро долетает до самых верхов, и король отряжает к раненому гвардейцу майора де Кастеллана.

– Передайте его величеству, – шепчет умирающий, – что я пал не от руки убийцы. Я сам был виновником несчастья, и все свершилось сообразно с правилами чести.

Таким образом, наказания не последовало; не было и судебного разбирательства; король лишь распорядился приструнить пятнадцатилетнего бретера: «Отдать его в школу юнг!»

В этом заведении потомственный дворянин де Грамон познал весь набор ругательств и особый лексикон, которым он потом широко пользовался с упорством, достойным лучшего применения. Там же он овладел начатками навигационного умения и, перейдя впоследствии в морское училище, проявил не меньше способностей к овладению маневром, чем к фехтованию шпагой. Как говорили в те времена, «он обрел репутацию».

Репутация его укрепилась еще больше после первого же крупного дела в Вест-Индии. Вооружив на одолженные деньги потрепанный фрегат, он перехватил на траверзе Мартиники голландскую купеческую флотилию. Обычно она перевозила столь богатые грузы, что ее именовали не иначе как Амстердамская биржа. Молва не ошиблась и на сей раз. Доля Грамона, составившая одну пятую добычи, равнялась 80 000 ливров.

Второй его подвиг, исполненный незамедлительно вслед за первым, прославил его по всему Флибустьерскому морю: он сумел растранжирить и прогулять эту огромную сумму (за вычетом двух тысяч ливров, отложенных на крайний случай) за одну неделю. Во всех кабаках французских владений на Антильских островах и даже на Ямайке пропойцы в восторге стучали кулаками по столу:

– Тысяча чертей, такого еще не бывало!

Восторг пиратов разросся до немыслимых пределов, когда наш герой, поставив на кон заветные 2000 ливров, выиграл в последний день столько, что мог снарядить на эти деньги пятидесятипушечный корабль. Он возвратил королю свои офицерские галуны (читатель понимает, что это выражение следует понимать не буквально) и отправился на Тортугу набирать экипаж. Авантюристы и морские волки дрались за право служить под его началом.

Крепко сбитый шатен невысокого роста, с живым взором и хорошо подвешенным языком стал кумиром флибустьеров. Они его попрекали одним-единственным недостатком – это был откровенный вольнодумец, то есть атеист.

– Покамест не увижу Бога, ангелов и дьявола собственными глазами, не поверю в них!

Подобные высказывания шокировали джентльменов удачи, считавших для себя обязательным после грабительских походов и смертоубийств каяться в грехах и просить небесного прощения. Но обаяние этого человека перевешивало все остальное.

Четыре крупных похода прославили имя Грамона: в Маракайбо (1678), Куману (1680), Веракрус (1682) и Кампече (1686).

Из Маракайбо пираты возвратились разочарованными: добыча оказалась скудной. Олоне, а затем англичанин Морган выжали из этого места все соки. Грамону мало что досталось. Тем не менее он произвел сильное впечатление на флибустьеров умением овладеть любой ситуацией. Поэтому год спустя они согласились отправиться с ним в следующий поход. Целью была Кумана, порт на том же побережье, что и Маракайбо, в пятистах морских милях восточнее.

Произошло это в бытность губернатором на Тортуге кавалера де Пуансэ. Он только что получил известие о заключении мира (Фонтенбло, 1679), предусматривавшего среди прочего взаимное прекращение враждебных действий с Испанией. Жалованная грамота, выданная Грамону перед маракайбским походом, была действительна «вплоть до особого распоряжения». Теперь, выходит, ее следовало аннулировать? Пуансэ, расстроенный массовым исходом из колонии, предпочел не вмешиваться, а в случае осложнений сообщить Парижу, что Грамон успел отплыть до прихода известий о мирных соглашениях. Как и следовало ожидать, королевские чиновники, получив после разорения Куманы причитавшуюся им мзду, не стали метать громы и молнии на заморских строптивцев. Отметим, что Грамон проявил и в этом набеге свое недюжинное мастерство, так что отныне подчиненные именовали его не иначе как «генерал Грамон».

Когда Пуансэ вернулся в подавленном состоянии из Парижа, неделю спустя «генерал» отбыл в Веракрус. Это была нешуточная цель. Крепость, построенная для защиты побережья Мексики, была добросовестно укреплена испанцами: гарнизон насчитывал три тысячи солдат, а еще 600 человек постоянно жили в цитадели Сан-Хуан-д’Ульоа; ощетинившаяся 60 орудиями фортеция запирала вход в гавань. Помимо этого, в случае нападения 15 000–16 000 солдат можно было стянуть к Веракрусу в течение ближайших дней из других гарнизонов Мексики.

Для атаки на этот крепкий орешек у «генерала» было семь кораблей, в том числе личный пятидесятипушечный мастодонт. Своими помощниками Грамон назначил двух весьма сведущих в батальном деле людей – Ван Дорна и Де Графа.

Ван Дорн, голландец на французской службе, носил ожерелье из бесценных жемчужин «поразительной величины, окружавших редкой красоты рубин». Эту склонность к украшениям, учитывая вкусы XVII века, не следует принимать за признак женственности. Доказательством тому служит биография этого человека. Начав как корсар французского короля, Ван Дорн грабил владения своих бывших соотечественников, а затем возглавил флотилию вольных добытчиков. Маленькая эскадра пиратствовала на Антильских островах, не прикрываясь уже ничьим флагом. Одно время Ван Дорн даже принял сторону испанцев, чтобы в нужный момент покинуть их, прихватив «на память» несколько купеческих галер. Предложение служить под началом Грамона он расценил как весьма лестное для себя; в свою очередь прославленный генерал высоко ценил морское умение Ван Дорна.

Имя другого голландца, Де Графа, промелькнуло в нашем повествовании, когда речь шла о замужестве неукротимой буканьерки Анны Божья Воля, вдовы Пьера Длинного. Де Граф тоже какое-то время служил у испанцев. Он слыл отменным знатоком артиллерии. В отличие от сквернослова-генерала, охотно дававшего волю рукам, и вспыльчивого Ван Дорна, Де Граф, «с лицом приятным, но не женственным, светлыми волосами без рыжины и эспаньолкой, шедшей ему замечательно», являл пример человека благовоспитанного и утонченного. На борту своего судна он держал струнный оркестр, игравший за обедом и ужином, вне зависимости от того, вкушал ли капитан трапезу один или с гостями.