— В самом деле, у тебя замечательное тело, — сказал Рауль, становясь против зеркала. — В твоем возрасте многие мальчишки еще не знают, что они такое, а ты уже… Видал я таких ребят, как ты, в Буэнос-Айресе.
— В клубе? — сказал Фелипе, не представлявший ничего другого. Он все еще стоял лицом к нему, стесняясь повернуться спиной. Что-то глухо зудело у него в голове; наверное, это вода била по ушам и попадала в глаза, или что-то другое, внутри него, крутилось, начисто лишая воли и власти над собственным голосом. Он машинально продолжал намыливаться, стоя под душем, и вода тут же смывала пену. Если бы Беба узнала… А за всем этим где-то далеко-далеко билась мысль об Алфиери, что Алфиери мог быть бы этим, который стоит и курит, и смотрит, как смотрят сержанты на голых новобранцев, или врачи, вроде того, с улицы Чаркос, который заставлял его ходить с закрытыми глазами и вытянутыми вперед руками. И в конце концов он решил, что Алфиери (да нет, это же не Алфиери) просто смеется над его неловкостью, и его взяло зло, какой же он все-таки дурак; он резко завернул кран и стал намыливаться по-настоящему, яростно, взмыливая горы белой пены на животе, под мышками, на шее. Его уже почти не трогало, что Рауль смотрит на него, в конце концов, оба они — мужчины… Но он лгал себе, и некоторых движений, намыливаясь, избегал, и все время старался стоять прямо и не поворачиваться спиной, и старательно мыл главным образом руки, грудь, шею и уши.
Потом поставил ногу на край выложенной зеленой мозаикой ванны, немного наклонился и стал намыливать щиколотки и икры. Ему казалось, что он моется уже несколько часов. Душ не доставил никакого удовольствия, и все равно ему трудно было закрыть кран и вылезти из ванны вытираться. Когда же он наконец выпрямился — с мокрых волос вода текла в глаза, — Рауль протягивал ему снятое с вешалки полотенце, издали, стараясь не наступить на забрызганный мыльной пеной пол.
— Ну, лучше стало?
— Само собой. После физических упражнений душ всегда помогает.
— И особенно — после определенных упражнений. Ты не понял меня, когда я сказал, что у тебя великолепное тело. А я хотел узнать, нравится ли тебе, когда такое говорят женщины.
— Конечно, каждому нравится, — сказал Фелипе, чуть поколебавшись перед словом «каждому».
— И со многими уже спал или только с одной?
— А вы? — сказал Фелипе, надевая носки.
— Ответь, не стесняйся.
— Я еще молодой, — сказал Фелипе. — Откуда же у меня многие.
— Вот это мне нравится. Значит, еще ни с одной.
— Ну, это тоже не так. В подпольном… Конечно, это не совсем то.
— А, значит, ты бывал в подпольном борделе. Я думал, что их уже в округе не осталось.
— Парочка осталась, — сказал Фелипе, причесываясь перед зеркалом. — У меня друг с пятого курса, он мне и рассказал. Некий Ордоньес.
— И тебя впустили?
— Конечно, впустили. Я же ходил с Ордоньесом, а у него абонемент. Два раза были.
— Тебе понравилось?
— Само собой.
Он погасил свет в ванной и прошел мимо Рауля; тот не двинулся с места. Слышал, как он открыл ящик — искал рубашку или тапочки. Рауль постоял немного во влажной полутьме, спрашивая себя, да что же это… Однако задаваться этим вопросом даже не имело смысла. Он вышел из ванной и сел в кресло. Фелипе уже облачился в белые брюки, но торс еще оставался обнаженным.
— Если тебе не хочется говорить о женщинах, то не надо, я просто так спросил, — сказал Рауль. — Подумал, что ты в таком возрасте, когда этими вещами интересуются.
— А кто сказал, что я не интересуюсь? Какой вы странный все-таки, иногда напоминаете мне одного моего знакомого…
— Он тоже разговаривает с тобой о женщинах?
— Иногда. Но он странный… Бывают такие странные люди, так ведь? Я не имею в виду вас…
— Обо мне не беспокойся, наверное, я иногда могу показаться тебе и странным. Так этот твой знакомый… Расскажи мне о нем, и покурим вместе. Если хочешь.
— Само собой, — сказал Фелипе, чувствуя себя гораздо увереннее одетым. Он надел синюю рубашку навыпуск, достал свою трубку. Сел в другое кресло и подождал, пока Рауль протянул ему табак. У него было ощущение, что он от чего-то ушел, как будто то, что происходило, могло быть совсем иным. Только сейчас он понял, что все время был напряжен, насторожен и словно ждал, что Рауль сделает что-то, но не сделал, или скажет что-то, но не сказал. Ему стало почти смешно; он неловко набил трубку и раскурил ее с двух спичек. Начал рассказывать про Алфиери, что он за жук, этот Алфиери, и как он запросто переспал с адвокатской женой. Он рассказывал не все подряд, в конце концов, Рауль ведь заговорил о женщинах, так что вовсе не обязательно было рассказывать про Виану и Фрейлиха. И без этого у него найдется что порассказать про Алфиери и Ордоньеса.
— Но для этого, конечно, надо, чтобы в кармане не было пусто. Женщины любят развлекаться и чтобы их возили на такси, да и за мебилирашки надо платить…
— В Буэнос-Айресе я бы мог тебе все это устроить. Вот вернемся, сам увидишь. Обещаю.
— У вас-то, наверное, берлога что надо.
— Да. Я буду тебе ее уступать, когда понадобится.
— Правда? — сказал Фелипе почти испуганно. — Вот было бы здорово, можно было бы женщину привести, даже если денег не навалом… — Он покраснел, прокашлялся. — Ну и я тоже мог бы заплатить какую-то часть. Нельзя, чтобы только вы…
Рауль поднялся и подошел к нему. Погладил его волосы, мокрые и почти липкие. Фелипе дернулся, отстраняясь.
— Ну, — сказал он. — Вы меня растреплете. А если старик войдет…
— По-моему, ты запер дверь.
— Да, но все равно. Не надо.
У него пылали щеки. Он хотел было подняться из кресла, но Рауль положил руку ему на плечо и удержал. И снова тихонько стал гладить его по волосам.
— Что ты обо мне думаешь? Скажи правду, я не обижусь.
Фелипе вывернулся и встал из кресла. Рауль безвольно уронил руки, словно подставляя ему себя для пощечины. «Если он меня сейчас ударит, он — мой», — сложилась мысль. Но Фелипе, отступив на шаг, помотал головой, будто испытал разочарование.
— Отстаньте от меня, — проговорил он прерывающимся голосом. — Вы… все вы одинаковые.
— Вы? — усмехнулся Рауль.
— Да, вы. И Алфиери такой же, все вы одинаковые.
Рауль улыбался. Потом пожал плечами и двинулся к двери.
— Ты слишком нервный, дружок. Что плохого в том, чтобы оказать знак внимания другу? Какая разница между тем, чтобы пожать руку и погладить друга по волосам?
— Какая разница… Сами знаете, есть разница.
— Нет, Фелипе, просто ты мне не доверяешь, потому что тебе странно, что я хочу быть тебе другом. Ты мне не доверяешь и говоришь мне неправду. Ведешь себя как женщина, уж если на то пошло.