Обе вздохнули.
Поначалу все складывалось непросто. Работа в семье была сложной. И дело не в детях – кстати, вполне воспитанных и приличных! И даже не в хозяевах. Ольгу ничем не унижали, не делали замечаний, не попрекали.
Но все же чужой дом, чужая семья… И даже при всех прочих достоинствах ее новой работы Ольге было несладко.
Радовали собаки! Хозяева оказались страстными собачниками: на участке, позади дома, стояли вольеры с их питомцами. Две хаски, один маламут и два алабая. Следил за собачьим хозяйством молодой пуэрториканец Дима – так его называли в семье. Смуглый, сильный и ловкий Дима приобщил Ольгу к кормежке и дрессировке. Особенные отношения у Ольги сложились с молодой хаски по кличке Дуня.
Хозяйских собак выставляли. Для этого за пару месяцев до выставки в дом приглашался хендлер, готовящий собак к показу и экспертизе.
Ольга тоже оказалась заядлой собачницей. Впрочем, о собаках она мечтала всегда! Но мама постоянно болела, да и баба Тоня страдала по весне от аллергии на всякую цветочную пыльцу и цветение.
Словом, о собаке в детстве оставалось только мечтать. А тут было раздолье!
Хендлером (собачьим тренером) оказался славный американец польского происхождения по имени Матеуш.
Ольга попросила у Матеуша разрешения присутствовать на тренировках. Особенно когда он занимался с Дуней, ее любимицей.
Никаких призов упрямая и хмурая Дуня не взяла. А вот Ольге приз достался. Через два с половиной года своего «американского жития» в чужом доме Ольга переехала к Матеушу. К мужу.
Матеуш обучил ее всем тонкостям хендлерского дела. Вместе они создали питомник и занялись разведением собак. Дела пошли успешно, и вскоре Ольга и Матеуш смогли позволить себе приобрести небольшое и очень уютное ранчо.
В их хозяйстве были и лошади, и пони, два бычка и корова. Позже к этому дружному коллективу присоединилась небольшая компания редких коз породы сабль и стайка беспокойных овец. Появился и приличный птичник с индюками и курами редких пород.
С раннего утра Ольга с Матеушем пропадали на ферме и в собачьих вольерах. Ольга с удивлением разглядывала себя в зеркале: поджарая, загорелая до неприличия, с обветренными и мускулистыми руками, в ковбойских «всесезонных» сапогах, старых джинсах и вылинялой майке. С коротко остриженными, выгоревшими, почти льняными волосами.
Ольга чувствовала, какой она стала сильной физически и очень выносливой. И печали ее постепенно ушли, испарились… Нет, она, конечно же, вспоминала свою московскую жизнь! Но все, что там было хорошего и плохого, все пережитое казалось ей какой-то химерой, призраком.
И люди, даже самые близкие – бабушка и мать, – представлялись Ольге затуманенными, лишенными живого обличья, словно и они были призраками в той призрачной и далекой, почти чужой жизни.
С Алкой зыбкая связь сохранялась: та по-прежнему жила с питерским искусствоведом Петей, дети подросли, денег, как всегда, не хватало. Но в целом – по Алкиным словам – все было «терпимо». А в устах Алки этот термин означал достаточно много.
А вот бестолковая Светка потерялась совсем. Ну, и бог с ней! Она тоже осталась там, за горизонтом.
Их семейная ферма располагалась вдали от цивилизации – так решили они с мужем. И их настолько устраивала затворническая «природная» жизнь, что даже поездка за продуктами (раз в неделю в ближайший городок) была очень обременительна и портила настроение еще накануне.
А вот гости захаживали! Точнее, приезжали. У них были славные соседи – Бобби и Крис. Такие же одержимые «уединители» от мирской суеты.
Сидели в саду, пили разбавленный виски, закусывали снэками (Америка!), жарили барбекю и обсуждали новинки в сельском хозяйстве.
«Как странно, – думала Ольга. – Я, московская девочка, избалованная бабушкина внучка, окончившая московский вуз, и оказалась здесь, на конце света, на краю цивилизации?
Живу без изысков, без искушений… И счастлива! Пейзанка, крестьянка, животновод. И мне хорошо!»
Ольга ощущала себя такой счастливой, что самой становилось порой страшновато. С мужем было полное взаимопонимание. Полнейшее! Они совпадали во всем: во всех своих пристрастиях и привычках, во всех своих желаниях и мечтах. Они могли разговаривать до бесконечности, обсуждая свои дела и планы. «Единомышленники» – вот как они называли себя.
В Польше у Матеуша оставалась прежняя семья – бывшая жена и дочь.
Пару раз они приезжали на ферму – погостить. Жена, славная женщина, с Ольгой подружились. С дочкой Грасей – смешливой толстушкой – тоже все было прекрасно. И в какой-то момент двадцатилетняя Грася, большая любительница вольной жизни, переехала к ним.
Теперь Ольге было полегче: толковая Грася, с поварским образованием, взяла на себя кухонные хлопоты.
Готовила она профессионально, с ресторанным размахом: бигос – тушеная капуста с колбасками и грибами – бадья, флаки (говяжьи рубцы) – ведро, кашанка (кусочки колбасы с гречкой) – поднос, а маковец – пирог с перемолотым маком – на полстола.
– Ты, златко, поправилась! Налилась! Просто уродой стала! Поешь еще наличников! Костку! – говорила довольная Грася, поглядывая на немного располневшую Ольгу.
Ольга смеялась: «урода» по-польски значит «красавица», «наличники» – это «блины». А «костка» – не кость, а «кусочек».
Жизнь с приездом Граси как-то оживилась и стала еще веселее.
Через четыре года такой жизни на ферме Ольга однажды поняла, что беременна. Это открытие ее ошарашило. Грася смеялась: «А что тут такого? Ты что, не знала, откуда берутся дети?»
Да нет, знала, конечно. Только вот… Так долго ничего не происходило, что Ольга решила: «Ну все, не судьба…» Да и лет ей уже было прилично – хорошо за тридцать, уже почти сорок. Почти одиннадцать лет прошло со дня ее приезда в Америку.
Было страшновато: возраст, привычки. Но Грася – родная, любимая Грася, ее поддержка и друг – убеждала Ольгу, что вместе они с этим «делом» прекрасно управятся.
Муж был тоже счастлив. Смотрел на Ольгу с какой-то затаенной нежностью и беспокойством.
В срок Ольга родила здоровую девочку – крепенькую пышку с темными и густыми волосиками.
Девочку назвали Антониной, в честь бабушки.
Каждый день, в шесть утра, коляска с Антониной уже стояла во дворе. И Грася забирала младенца, отпуская родителям пару часов счастливого и безмятежного, утреннего, самого сладкого сна.
Когда Тонечке исполнилось полтора года, Ольга вдруг сильно, до удивления, захотела в Москву.
Грася убедила Ольгу, что дома все будет нормально. Да и сомнений у Ольги не было: уж кому-кому, а Грасе доверить можно было все, включая малышку!
Собралась Ольга скоро. Купила билет без обратной даты и полетела.
Москву она не узнала. Совсем. Когда-то уезжала из темного, стылого города – без фонарей, без хороших дорог, без сверкающих огнями рекламы магазинов с переполненными прилавками, к чему она успела привыкнуть в Штатах.