– Эй! Ты что это себе позволяешь, ромей!..
Но в Калокире в этот миг не было и тени того учтивого тона, с которым он обычно обращался к воинам Святослава. Это и забавляло их, и внушало уважение. Потому Тадыба даже съежился, когда Калокир гневно шагнул к нему – глаза горят, лицо пылает.
– Немедленно… Я сказал – немедленно!..
– Да ладно тебе! – заслонился локтем Тадыба. – Сейчас скажу Варяжко, что ты коней своих разрешил взять. Это белобрысого порадует. Разыщем твою чародейку, будь уверен. А заодно и каурого вернем.
Но Калокир уже не надеялся на них. Сам отправился на конюшню, но когда оседлал своего рыжего жеребца, его неожиданно остановил воевода Инкмор.
– Куда направляешься, ромей? Тебя князь кличет. – И тише добавил: – Неужто и впрямь побратались вы с ним? Наши только об этом и говорят. А князь ищет тебя, чтобы при всем народе огласить. Так что уезжать тебе никуда не следует – Святослав ждет.
Калокиру оставалось только понадеяться, что Варяжко с Тадыбой разыщут ведьму. Но на душе было так скверно! Не ожидал он, что исчезновение Малфриды напрочь выбьет его из колеи. Но, может, еще вернется? Может, не знает ничего? Да и куда ей податься в чужой для нее, незнакомой стране? Кто она здесь без своего былого могущества? «Вернется, – твердо сказал он себе. – И вскоре».
И широко улыбнулся, входя в полный воинов зал, шагнул к возвышению, где его уже ждал Святослав.
– Здрав буди, князь Руси, братко мой кровный! Слава тебе!
Глава 11
Печенежские кони выносливы, могут долго без устали идти ровным шагом, не сбиваясь и не задыхаясь. Может, поэтому Малфрида и выбрала этого гривастого каурого, когда ворвалась ночью на конюшню. Проснувшийся Варяжко попробовал было запротестовать, но Малфрида вырвала у него повод и сказала, что только проедется немного и вернет коня. Но солгала. А почему бы ей не солгать, если ей и самой лгали? Так и уехала в ночь, сбежала. Знала – если на тебя навалилась беда, то надо уходить от нее, скакать, мчаться, забыться в иных тревогах. И тогда беда отстанет, отступит, развеется…
С ней уже случалось такое, и тогда она уходила от сердечной боли в мир волшебства, в мир духов, которые не умеют по-настоящему ни радоваться, ни страдать. И она становилась такой же. Как это было легко – не испытывать сильных чувств, а только забавляться своей силой, своим чародейством! Со временем Малфрида замечала, что начинает меняться, становится такой, как волшебные существа, что все меньше в ней остается человеческих желаний и стремлений. Но это ее не смущало. Она уверяла себя, что всегда сможет остановиться, вернуться, если захочет. И захотела, когда появился Калокир. Захотела испытать подлинные чувства, страсть, упоение любовью. Ведь Калокир показался созданным для нее. А он…
Малфрида слышала все, что он говорил Святославу, – стояла за дверью, до нее доносилось каждое слово. Сперва князь и ромей долго беседовали о делах в Византии, а потом Калокир поведал князю о своей невесте. Так, мимоходом обмолвился. Святослав сперва даже внимания не обратил. А вот Малфрида была сама не своя. У Калокира есть невеста? И почему Святослав – Святослав, некогда так бранивший херсонесца за то, что тот сошелся с его чародейкой! – теперь обронил небрежно, что чародейке не следует знать о нареченной Калокира. «Она и не узнает. Да и зачем ей», – отозвался ромей. О, они ни во что ее не ставили, они оба предали ее! И тот, кого она полюбила без памяти, и князь, которого она знала с детства, которым восхищалась и которому готова была служить.
Малфрида плохо помнила, как выбралась из города. Она словно умирала, боль разрывала ее душу, и единственным ее желанием было умчаться прочь. Помнит только, что неслась, сама не ведая куда, а потом глухой ночью остановила каурого, сползла с него и, обняв за шею, зарыдала. Ведьмы так не плачут. Но Малфрида была не ведьмой, а обманутой женщиной, чьи надежды разбились о ложь и предательство. И она рыдала, уткнувшись лицом в гриву коня, рыдала так, что, казалось, разорвется сердце.
Слезы дают выход боли, и в какой-то миг Малфрида взяла себя в руки. Вновь села в седло, послала коня вперед. Каурый долго бежал по дороге, упруго выбрасывая крепкие ноги с мохнатыми темно-бурыми бабками. Малфрида порой слышала, как его подковы ударялись одна о другую, сама же смотрела во мрак, а дорога то шла ровно и прямо, то совершала плавный изгиб. Ведьма хорошо видела во мраке и хотела лишь одного – чтобы эта долгая ночь никогда не кончалась. Она была отражением ее души, и когда Малфрида вдруг поняла, что уже светает, она испытала оторопь. Надо было думать, как жить дальше.
Куда она направлялась? До сих пор у нее было единственное желание – уехать как можно дальше от Калокира. Лжеца Калокира, предателя Калокира… Она до крови прикусила губу. Ведь женой назвал, говорил, что только с ней одной ему тяжело расставаться… И она бездумно верила. А он лгал и мечтал о своей невесте Феодоре, царевне ромейской… От таких не отказываются. Такой, как Калокир, уж точно не откажется…
Как же больно, как больно!
«Не стану больше лить слезы. Отныне Калокира нет в моей жизни – я так решила!»
Она крепко сжала бока лошади, посылая ее на очередной взгорок по светлеющей в унылом зимнем свете дороге. Какие-то строения порой мелькали по пути, какие-то усадьбы белели за скелетами голых рощ. Малфрида не знала, куда скачет. Только бы подальше от своего стыда, от измены, от разбитого сердца…
Когда впереди показалась двигавшаяся навстречу группа конников, ведьма свернула с дороги, пропуская их. По островерхим шлемам и каплевидным щитам воинов поняла, что это объезжающий окрестности отряд русов, среди которых могли быть и те, кто ее знал. Но она не в силах была сейчас с кем-то говорить, отвечать на расспросы. Это когда она выезжала из Плиски, стражи послушно отворили перед ней ворота, все еще считая ее ведьмой князя, которой что угодно может взбрести на ум. Но сейчас любой сторожевой отряд мог задержать ее и допросить. А после случившегося ей даже думать было тяжко. Голова была словно налита черной смолой, и Малфриде хотелось одного – найти укромное место, где она могла бы сжаться в комок и забыть обо всем.
Долгий сырой день длился бесконечно, как и тоска ведьмы. Но ее неутомимый жеребчик стал все чаще спотыкаться, и Малфрида перевела его на шаг. Ехала неспешно, погрузившись в невеселые мысли. Тучи постепенно разошлись, проглянуло бледное зимнее солнце. И, глядя на него, Малфрида вдруг поняла, что едет на закат. А ведь ей надо в другую сторону! Теперь она знала куда – домой, на Русь. Там, на родной земле, к ней вернутся чародейские силы, которые дарят столько радости, что все людские невзгоды вмиг забываются.
О, как же опостылела ей эта чужая земля с ее широкими мощеными дорогами, виноградниками на склонах, с крытыми красной черепицей усадьбами, с крестами на куполах церквей!.. Правда, теперь, когда Малфрида свернула с большака на петлявшую среди холмов тропу, жилых строений стало меньше, да и местность вокруг выглядела разоренной и пустынной, лишь кое-где торчал остов разрушенной усадьбы да на обочинах валялись полуистлевшие трупы. Даже при солнце эта картина производила удручающее впечатление. И ведьма стала догадываться, что сейчас она где-то в глубине Болгарии, далеко от Дуная. Ведь придунайские земли Святослав щадил, собираясь поднимать там свою державу, а эти края, некогда богатые и густо обжитые, отдал на разграбление, потому что именно здесь было больше всего имений мятежных бояр. Вот местность и опустела, обезлюдела после набегов венгров и печенегов, после победоносного рейда русов Святослава.