Святослав хохотнул.
– И что? Разочарован?
Калокир не спеша натянул свои ярко-синие бархатные штаны, затянул пояс.
– Да выдумки все это. Наверняка сами вы их и распускаете, чтоб вас боялись. Как и все эти легенды о живой и мертвой воде, которую якобы даже базилевсы на Руси покупали за несметную цену. Нет у вас ничего такого.
– С водой живой и мертвой у нас и впрямь нынче не так, как в старину, – согласился Святослав. – Да только ты на меня погляди. – Он выпятил грудь. – Сам знаешь, что я сызмальства в сражениях, а ни одного рубца на моем теле. Сам, поди, в шрамах весь. – И он указал на длинный рубец у Калокира на боку, еще несколько старых шрамов отметил ногтем на груди и предплечьях ромея. – Это все от живой и мертвой воды, в которую ты не веришь, – улыбнулся Святослав, читая озадаченность на лице Калокира. – Всегда малую ее толику с собой вожу, заговоренную и действующую. Шрамы от мертвой воды исчезают, раны затягиваются, а уж потом живая вода силу восстанавливает. Так что есть у нас чудеса, не сомневайся.
Патрикий молчал, соображая. Темные брови сошлись к тонкой переносице.
– Мне трудно верить в то, в чем я сам не убедился. Пока это только ваши россказни. Чудесного же я на Руси ничего не заметил.
– Так ты же христианин! – махнул рукой князь. – Там, где ваши появляются, всякие чары исчезают.
Калокир хитро подмигнул князю.
– Это так у вас говорят, чтобы пришлых убеждать? Дескать, наши все это видят и даже живут бок о бок, а вот вы, чужаки, окропленные святой водой, только помечтать можете о чудесах русских, но поглядеть на эти дива вам не дано. Ловко придумано!
Теперь он откровенно смеялся над тем, во что князь Святослав верил сызмальства. В пору было бы даже в зубы дать развеселому приятелю-ромею. Но князь Святослав уже понимал – он правитель, от его поведения зависит, как иноземцы – и даже этот неугомонный Калокир – будут думать обо всем его народе. Поэтому Святослав сдержался. Зато поддел приятеля, заметив, что не единожды слышал, будто ромеям тоже не чужда тяга к чарам. По крайней мере русские купцы не раз рассказывали, что христиане в Царьграде с удовольствием по гадалкам хаживают.
– Так и есть, – засмеялся Калокир. – Наши священники очень осуждают их за подобные суеверия. Но ведь людям нравится все странное, непонятное, загадочное. Им хочется чудес.
– Как и тебе на Руси?
– Как и мне! – весело хохотнул Калокир.
Ох, хороший же был у него смех – легкий, открытый, радостный.
– И что тебе наворожили ваши христианские гадалки? – тоже развеселившись, полюбопытствовал Святослав.
Калокир почему-то перестал смеяться. Молчал, возился с запонками на рубахе, пуговки на вороте старательно в петли просовывал. Казалось, и отвечать не хочет, но Святослав, заметив, как непривычно тих стал приятель, решил настоять.
– Тебя князь спрашивает, отвечай! – потребовал он.
– Сказали, что однажды я сяду на трон Византийской державы! – с явным вызовом произнес наконец Калокир.
Святослав расхохотался. Калокир тоже смеялся, но было в его смехе нечто… Вроде как и смеется вместе с князем, но сам верит в предсказанное!
Святослав взлохматил его смоляные кудри, потом слегка толкнул в грудь:
– Вот что, патрикий, люб ты мне. А тем, кто мне люб, я многое могу дать. Сам понимать должен: дружба властителя, который никогда не знал поражений, – это уже птица счастья в руке.
С этими словами князь стал неспешно подниматься по песчаному откосу. Калокир остался стоять, обдумывая услышанное. Но у Святослава, похоже, уже прошла охота оделять иноземца доверием. Другое сказал:
– Эй, патрикий! Может статься, что на дива наши ты еще поглядишь. Вот прибудем не сегодня завтра на Хортицу, и встречусь я там с чародейкой Малфридой. А уж она-то… Может, и поверишь ты в могущество чар Руси.
– Малфридой? – переспросил Калокир. Глаза его расширились. – Уж не та ли это Малфрида, что бурю в Золотом Роге учинила, духов на Царьград наслала и заставила базилевса Константина потерять голову от любви к Ольге Киевской?
– Это так о ней в Царьграде рассказывают? – усмехнулся князь.
– Говорят также, что она дьяволица, – чуть тише добавил Калокир.
– Увидишься с ней, тогда и поймешь, какова она. А что? Боязно?
Калокир улыбнулся.
– Мне все удивительное интересно. А дьяволица она, чародейка или просто обманщица умелая, я и сам разберусь.
Глава 3
По прибытии князю доложили, что Малфрида на Хортице. Однако встретиться с ней сразу не удалось. И Малуша, и Свенельд, и иные вои подтвердили, что была тут чародейка, в крепости прохаживалась, над Днепром гуляла, к дубу священному с подношением ходила, а потом… Ищи-свищи. Ведьма ведь что кошка бродячая: хочет – вертится рядом, а захочет – сбежит, куда сама пожелает.
Святослав поворчал немного, даже Малуше попенял: мол, почему подле себя мать не удержала? Неужто и поболтать с той не о чем было? Ну и что с того, что чародейка на внучек поглядеть хотела? Вот и показала бы ей девчонок. Малфрида – бабка им как-никак. И нечего хмуриться Малуше на его слова. Ей вообще ни к чему хмуриться, когда князь к ней прибыл. Подарки вон привез: и шаль золотистую с длинной бахромой, и колты-подвески византийской работы, и башмачки остроносые, до самой подошвы шитые жемчугом. Он ведь даже когда с печенегами бился под Киевом, приберегал те гостинцы для лады своей. И обнял, приголубил Малушу, чтоб не дулась, увел от всех в хоромину.
Но долго миловаться с возлюбленной Святославу было недосуг. Разместив прибывших новобранцев на правом берегу Днепра, где можно было стать широким станом и где их обучением занялся опытный воин Калокир, Святослав велел своим воеводам собраться на совет в гриднице крепостцы. Пока собирались они, Святослав смотрел в сторону ворот, где еще недавно высилась деревянная изба с крестом на кровле, – так еще Ольга повелела некогда. Пару лет назад Святослав велел спалить ее, и ныне там, где стояла церковь христиан, светлели новые бревна частокола, ладно вписавшись в длинную вереницу заостренных свай, окружавших укрепления на Хортице. Святослав был доволен, что велел ту хоромину разрушить. Нечего тут поклонникам Распятого молиться да развеивать те дива, что исстари водились на Хортице. Зато от самой крепости нахоженная тропа вела туда, где испокон веку высился громадный дуб, подле которого славили Перуна Громовержца. Вот это божество! Когда Перун несется по темным тучам, мечет стрелы-молнии, гремит в поднебесье – весь мир замирает. А Христос этот… Коль позволил себя распять, какой ты бог? Ну а к дубу священному Святослав сходил, едва переправился на плоту на Хортицу. На требу не поскупился: и барана отдал на алтарь, и золотое обручье, и мешок с белояровой пшеницей. Сам долго стоял у дуба, шептал что-то беззвучно. Что надо, то Перун и так услышит. И ответит, как всегда отвечал. И как отвечал! Сколько походов свершил Святослав – и всегда ему были удача и слава.