Белые лодьи - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Афиногенов cтр.№ 77

— Придёт ещё время, придёт… — заговорил снова кузнец, уже чуть ворочая языком.

Товарищи встали, подхватили его под руки и ушли. Пора было уходить и Клуду с Дубыней. Из разговора мастеровых они узнали, что Иктинос живёт на форуме Быка, особняк его нетрудно будет отыскать, что есть таверна на краю города, где происходят драки черни с легаториями и где трупы убитых легко выбрасывать на растерзание лесным зверям, и что есть у Медной Скотины любовница, обитающая на улице Юстиниана…

Возле Бука собралось несколько пьяниц; они, находясь на расстоянии, окружили его, но ближе подходить не решались, так как у пса диким огнём горели глаза. Пьянчужки громко восхищались:

— Вот это зверь… Хорош пёс!.. А смотрите, смотрите, как он глядит… Словно сам дьявол. Истинно дьявол…

Доброслав растолкал бродяг, позвал Бука, и они неторопливо зашагали в предместье святого Мамы.

Леонтий, чтобы события, касающиеся дела язычников, не вырвались из его рук и ненароком не ударили по их головам, тоже начал предпринимать свои шаги. Во-первых, он узнал, что у Иктиноса есть любовница Евдоксия, известная в Константинополе своим распутством. «Евдоксия… Откуда мне знакомо это имя?…» — сразу подумал монах. Спросил об этом философа. Тот, засмеявшись, ответил:

— Так звали, Леонтий, жену императора Феодосия, именем которого названа внешняя городская стена и форум. Своей жене он обязан прозвищем Малый, потому что всегда находился под её каблуком. Великий Феодосий Малый… Вот так, брат… Можно быть великим в народе и малым у жены в покоях.

Далее Леонтий из дворцовых сплетен узнал, что Евдоксия раньше принадлежала Варде, но тот её прогнал за своенравный характер. А Пустой Медный Бык влюбился в гетеру до безумия и потакает всем её прихотям… Хотя у него есть красивая молодая жена из русских поселянок. Он её вывез ещё девочкой из Херсонесской фемы. Регионарху она родила сына и дочь, в которых он души не чает. Любил Иктинос и свою жену, любил до тех пор, пока не встретил беспутную, многоопытную в чувственных утехах ветреницу.

«Кто она такая, эта русская поселянка?… — задал себе вопрос Леонтий. — Если она стала женой ромея, значит, её окрестили. И судя по всему, здесь, в Константинополе, раз она сюда попала в малолетнем возрасте. Уже позже, когда Иктинос задумал сделать её законной женой, он тогда, наверное, и попросил своего духовного отца принять женщину в лоно христианской церкви…»

Без особого труда Леонтий нашёл духовника Иктиноса, встретился с ним и узнал, что пять лет назад регионарх привёл к нему молодую красивую россиянку, которую звали Мерцаной. Священник спросил её, любопытства ради, что означает это имя. Женщина ответила, что под Мерцаной славяне разумеют богиню зари. А когда она ночью выходит резвиться над нивами, порхая над созревающими колосьями, тогда зовут её зарницей… Изображают её поселяне на капище в венке из колосьев, и она, как заря, румяна и в златобагряной одежде… У женщины при этих словах обильно полились из глаз слезы, священник крякнул, упрекнув себя в том, что неуместными вопросами при таинственном посвящении растревожил сердце своей будущей прихожанки.

Когда она заходила в ночной сорочке в купель, духовник обратил внимание на её родинку, расположенную на шее, в виде конской подковки…

Тут же в церкви женщину нарекли Климентиной, так как её крещение состоялось в день святого Климента.

«Какое знаменательное совпадение… Его преподобие, внимая с небес, должен благосклонно отнестись к разрешению назревшего вопроса, если мы с Константином, отыскавшие его мощи, заинтересованы в этом. С облачных высот святому виднее правота или неправота нашего хрупкого мира и живущего в нём человека… Помню, слышал я стихи одного бродячего поэта, которые очень тронули моё сердце. Вот они, эти стихи… «В день, когда Бог сотворил предметы, сотворил он солнце — и солнце поднялось и опустилось и снова вернулось; создал он луну — и луна взошла и опустилась и снова вернулась; и создал он звезды — и звезды взошли и опустились и снова вернулись; создал он человека — и человек ушёл, сошёл на землю и не вернулся…»

Так думал Леонтий, возвращаясь от духовного отца Иктиноса и Климентины. «Надо будет встретиться с этой женщиной и поговорить».

Когда муж уходил на службу, Климентина в огромном доме оставалась с детьми и слугами; на улице возле дверей постоянно дежурил вооружённый легаторий. После погромов Иктинос усилил охрану, и в самом помещении также появился велит с акинаком, но без щита. Потрогать этот короткий меч просил маленький сын хозяйки и пытался вытащить его из ножен. Не зная, что в таком случае предпринять, велит лишь хлопал глазами и делал слабые попытки отстраниться от мальчика. Но тот настойчиво лез к акинаку, и только вмешательство матери останавливало сына.

Уводя его, Климентина неизменно улыбалась бородатому велиту, а тот, зачарованный её красотой, с нежностью смотрел на женщину, и лицо его становилось грустным. Тогда воина одолевали воспоминания… Он помнил себя маленьким, возвращающимся верхом на коне с водопоя, помнил запах дыма, стелющегося над плоскими крышами, зелёные горы с белыми снеговыми вершинами, серую козу, привязанную к врытому возле высокого крыльца бревну, и свою сестрёнку, сосущую тряпицу, в которую заворачивала мать комочек разжёванного хлеба… И ещё помнил жуткий оскал зубов и дикое ржание боевых лошадей, черных всадников, пускающих стрелы с жёлтым оперением, сестрёнку, надетую на копье и поднятую высоко кверху… И суматошные крики: «Хазары!»

После их набега мирное аланское селение вмиг перестало существовать. Пленных, годных на продажу, собрали отдельно, остальных побили из луков и засекли мечами, и погнали живых по долгой знойной дороге. Среди последних оказался и мальчик, которого продали в Херсонесе; вырос он крепким и сильным, и, как только василевсу понадобилась воины, хозяин отдал его в армию в счёт обложного налога. Но ему повезло, он стал легаторием, а простые велиты уходили в боевые походы и, как правило, редко возвращались.

С улицы донёсся какой-то шум, в дверь постучали, и, когда алан открыл её, один из охранников сказал ему:

— Позови госпожу… Тут к ней какой-то монах пожаловал.

Мимо велита прошла хозяйка дома, обдав его запахом тонких благовоний. Увидев Леонтия (а это был он), она попросила войти.

Женщина была одета по-домашнему, и Леонтию сразу же бросилась в глаза родинка, не то чтобы напоминающая, а точная копия конской подковы, только уменьшенная в сотню, а может быть, и в тысячу раз. А взглянув в лицо Климентины, он долго не мог отвести от него взгляд; от неё веяло какой-то неземной чистотой, как от лика Богородицы. «И как могла Евдоксия увлечь от такой красоты Иктиноса?… — подумал Леонтий. — Надо быть действительно Пустым Медным Быком, чтобы дать себя одурачить…»

Хозяйка пригласила необычного гостя в передние комнаты дома, где играли со служанкой дети: смуглый малец, похожий на отца, и девочка с черными волосиками, но голубоглазая, как мать, с таким же чистым и нежным личиком.

Леонтий не стал ходить вокруг да около, а спросил напрямик: