Белые лодьи - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Афиногенов cтр.№ 105

— Княжий… Аскольдов, — сказал Еруслан.

Послали за Лагиром. Тот прибежал; увидев Доброслава и Дубыню, присел от неожиданности. Обнялись. Появился и Никита с племянником. Марко сразу же обратил внимание на Бука. Солидно, не по возрасту, произнёс:

— Хорошая порода.

Все почему-то засмеялись. Как только ему доверили работать красками, он заважничал, не носился сломя голову, как его сверстники, а ходил прямо и гордо — как есть мужичок… Произнёс слова-то, а у самого глазёнки заблестели, захотелось ему потрогать Бука, погладить, поиграть с ним. И Доброслав, вспомнив сынишку любимой древлянки Насти, что осталась там, далеко, в крымской степи, сказал мальчугану:

— А хочешь покататься на нём?

— Как это?

— А так — как на лошади. Верхом.

— Хочу.

И снова все засмеялись. И теперь уж и Марко залился смехом вместе со всеми. Тут же взгромоздился на Бука.

Почему-то всегда дети и животные находят между собой общий язык. А у взрослых при встрече, казалось, восклицаниям, восторгам конца не будет.

— Доброслав, ты и впрямь колдун… Словно знал, что наша жизнь на берегу Днепра преобразится, когда советовал идти к нему, — говорил с благодарностью Лагир Клуду.

— Смотри, как ты хорошо сказал, Лагир. А ведь и мне идти в Киев тоже советовал Доброслав… — восхищённо произнёс Еруслан.

— Нет, братья, это не я вам советовал, — опечалился вдруг их товарищ, — мой отец, убитый хазарами…

Лагир повёл друзей на берег Почайны, туда, где встретил девушку, как ему казалось, невиданной красоты, и тут разговор сам собой зашёл о ней, о женитьбе.

— Послушай, а ты собрал вено? — спросил Еруслан.

— Нет ещё… Немного осталось, — потупился Лагир. — Мне недавно Аскольд приказал выдать три гривны, одну я израсходовал на подарок Живане, а две приберёг… Но этого мало.

— Живана — это невеста его. Красавица! — пояснил Никита. — А князь наградил Лагира знаете за что?

— За что? — переспросил Дубыня.

— За смеющееся солнце… На парусе, который будет поднят на княжеской лодье, он нарисовал солнце, которое смеялось. Вышата думал, что Аскольд и с него, и с живописца голову снимет, а тот взял и наградил…

— Раз такое дело — вот тебе от меня. — Еруслан протянул алану два арабских дирхама и несколько византинов.

Непрост мужичок, да ведь простые не становятся предводителями разбойничьих шаек, а потом первыми княжескими подручными…

— Дубыня, а ну-ка засунь и ты руку за пояс да вытащи и наши золотые… — обратился со смехом Доброслав к другу.

— Что вы, что вы, братцы, не надо…

— Надо. Бери, живописец. — Еруслан насильно вложил в ладонь Лагира монеты. — Иначе мы не погуляем на твоей свадьбе… Через несколько дней отправляемся в поход. И дождётся ли своего жениха красавица — неведомо. Так и останется в невестах.

— Типун тебе на язык, Еруслан… А теперь, как я понимаю, надо засылать купцов, — улыбнулся Дубыня.

— Есть у меня на Подоле одна вдовушка пригожая, — весело сказал Еруслан. — Вот её-то мы и зашлём купчихой, и боила Вышату попросим, чтоб поторговался с бабкой Млавой.

— Добре.

На том и порешили.

Бабка Млава запросила за внучку ни много ни мало — семь гривен.

— Ай, ай, — укоризненно покачал головой Вышата, — не знал бы я тебя столько лет, подумал бы, что скряга ты…

— Молчи, Вышата! — прикрикнула на него бабка. — Красота Живаны без цены, без похвал, она сама по себе, природой дадена… Не только из уважения к тебе семь гривен всего запросила, знаю, кто её покупает — живописец Лагир, он мне тоже понравился… А вено его — это дом новый для молодых построить.

Бойкая вдовушка с Подола, знакомая Еруслана, тут же подхватила:

— С лица воду не пить… Разумна ли княгиня-то? [145]

— Да уж разумнее тебя, болтушка, — снова осерчала бабка.

«Лучше помолчала бы… Удружил Еруслан», — подумал Доброслав, стоя рядом с Лагиром у самого входа в избу.

— Ну что, отроки, — обратился боил к молодым людям, — найдутся семь гривен? Благодарите бога, что Млава больше не запросила…

— Вот, воевода, две гривны и золотые. — Доброслав протянул кожаный мешочек.

— Не бедно, но и не богато, — сказал Вышата и полез за пояс, чтоб достать и свои.

— Не надо, Вышата, зачем?… Принимаю это вено… Оно, вижу, даётся от чистого сердца… А теперь вы, мужчины, идите из избы, а ты, разумница, останься. Пойдёшь с Живаной в баню. Попаришь её, — распорядилась бабка Млава.

Вдовушка, покорённая внутренней силой старой женщины, с молодых лет ведшей суровую борьбу за жизнь (и не одна, на руках с внучкой!), ни единым словом и жестом не выказала недовольства.

— Хорошо, бабушка, попарю голубку… Париться и я люблю.

— Это мы знаем… Вон стоит, — Млава глазами показала за окно, на Еруслана, — твой главный парильщик…

Бедовая вдовушка расхохоталась.

— Да, бабка, тебе палец в рот не клади, — сквозь смех еле выговорила она. — Ну, хватит, кличь свою внучку. Пока она будет прыгать в панёву, ты иди топить баню! — теперь уже начала распоряжаться молодая разбитная красавица.

Увидев Живану, она восхищённо сказала:

— А ведь права оказалась бабушка Млава: красоте твоей нет цены, милая… Только пожелаю тебе ещё одного — счастья! — И на глаза бедной женщине, оставшейся без мужа, который и погиб-то по-глупому — в пьяной драке, навернулись слезы.

— Не плачь, сестрица. — Добрая Живана погладила упругое плечо вдовушки, пожалела. — И почему слезы-то?… Я слышала, тебя сам княжий муж Дира любит.

— Ой ли?! — воскликнула молодая женщина. — Слава богам, что пока не обижает… И ладно! Пошли в светлицу.

И они пошли, обнявшись.

В светлице Живана сняла руку с плеча молодой женщины, повернулась к ней лицом и просто сказала уже установившимся между ними дружеским тоном:

— Сестрица, нас никто не видит, поэтому в панёву я прыгать не буду. Я и так люблю Лагира.

— Тсс, — зажала ладошкой ей рот вдовушка. — Чур меня, чур! Дура ты скверная, грязью облитая, в навозе вывалянная… Чур меня, чур!

Живана отняла руками её ладошку от своих губ, глаза её гневно блеснули:

— Ты почто меня так ругаешь?!

— Слава Мокош, успела тебя оскорбить и отвела беду… Детонька моя, как это никто не слышит?! А дедушка-домовой?…

И они стали готовиться к одному из свадебных обрядов, завещанных далёкими предками и постигавшихся поселянами не отвлечённо, а самой жизнью.

Молодая женщина сняла со стены верёвку и, опоясываясь ею, произносила заклинание: