Воровская трилогия - читать онлайн книгу. Автор: Заур Зугумов cтр.№ 131

Надо сказать, что сама демонстрация возможностей этого зловещего заведения произвела на меня должное впечатление. А как же иначе?

Думаю, что человеку, далекому от жестоких тюремных экзекуций, проводимых в милицейских застенках, после просмотра всего этого могло бы показаться, что он попал в четырнадцатый век, в гости к соратникам Игнатия Лойолы.

Что же касалось меня, хоть я и видел впервые некоторые из представленных здесь экспонатов, а если быть более точным – инструментов, которые находились на вооружении у местных мусоров, но слышать о пытках с их применением мне, конечно, доводилось, и не раз.

Посреди этой зловещей комнаты стоял палач в буквальном смысле этого слова. Много зловещих лиц довелось мне видеть в жизни, но ни одно из них не дышало такой злобой и такой ненавистью, как лицо этого садиста. Я даже затрудняюсь подобрать этой образине подходящий эпитет. Пусть читатель сам представит себе Средние века и обычного палача инквизиции с крючковатым носом, выглядывающим из-под капюшона, со стеклянными, холодными глазами и с, казалось бы, безучастным видом дьявола взирающего на свою очередную жертву. Это и будет почти точный портрет этого ничтожества, правда, моему недоставало капюшона.

Мантию палача ему заменяла милицейская рубашка, рукава которой были засучены по локоть и которая была расстегнута до самого живота, огромного и круглого, как у беременной женщины, но, в отличие от нее, безобразного до неприличия. На здоровых и жилистых руках растительности было больше, чем у гориллы, хотя сходство с этим представителем рода приматов было более чем очевидным, оно резко бросалось в глаза.

В такие минуты жизненных испытаний мозг начинает работать с утроенной энергией, ища выход из создавшегося положения. В данной ситуации, как я понял чуть ли не сразу, было несколько более или менее приемлемых для меня вариантов.

Первым в случае абсолютной безысходности была смерть.

Что касалось второго, то это должна была быть игра, но слишком тонкая игра, такая, глядя на которую, позавидовали бы любые драматические актеры.

Но я еще не знал, что это был всего лишь первый акт того спектакля, который значился в репертуаре этого театра. Мне в нем отводилась пока всего лишь эпизодическая роль, возможно, даже роль статиста, в которой особого мастерства от актера не требуется.

Главные же действующие лица, оказывается, были рядом, но я их еще не видел и, как ни странно, до конца спектакля длиною в год так и не увидел, исключая, конечно, очную ставку и суд.

Читатель, наверное, справедливо задаст вопрос, зачем же нужна была такая радикальная мера, как смерть? А все дело было в том, что у мусоров этого зловещего региона, в отличие от других частей страны, существовало такое правило: если ни один из вышеописанных мною инструментов пыток не смог разговорить пытаемого, что бывало крайне редко, к нему применяли крайний метод, которым и являлась бутылка. Но применялся этот извращенный метод пыток в духе «утонченной изысканности востока» в основном к людям, придерживающимся воровской идеи или непосредственно к ворам в законе.

Например, в то время в бакинском горотделе, где мне в подвале его КПЗ впоследствии пришлось просидеть несколько месяцев, один из урок, пытаясь избежать позора быть посаженным на бутылку, выбросился из окна третьего этажа. К несчастью, внизу варили битум, и он угодил прямо в бурлящий котел. Было это весной 1986 года.

Если же начать описывать пытки, которые применялись во всех закоулках мусорского Азербайджана, да еще и чуть ли не каждый день над людьми, которые не были так популярны в среде преступного мира, как воры в законе, но были стойкими борцами за идею, если позволительно будет так выразиться, то думаю, что здесь целой книги не хватит.

Таким образом, человек, подвергшийся подобной пытке, с точки зрения ментов, конечно, уже не мог считать себя тем, кем был прежде. То есть, говоря языком легавых, для них он был уже обезврежен и обезоружен. И, говоря откровенно, в какой-то степени менты добивались того результата, который был им нужен.

Что же касалось того, как на это обстоятельство посмотрят люди, с кем непосредственно придется общаться человеку, прошедшему через подобное испытание, то здесь мнение складывалось всегда однозначное. Если человек выдерживал все козни легавых, то никто даже и заикнуться не смел о том, что он не заслуживает места под воровским солнцем.

Но все же осадок от этой экзекуции у того, кто прошел через нее, оставался, конечно, мутный и на всю жизнь, да и психика его была уже надломлена и он мог выкинуть любой фортель.

Поэтому бродяги, которые ожидали чего-то подобного для себя, старались избегать этого любыми способами. Слишком многое ставилось на карту.

Все это я, конечно, знал и всегда был готов к любому повороту событий в жизни, который мог быть связан с мусорскими происками.

Судьба почти постоянно как бы готовила меня в процессе жизненного пути к подобным испытаниям, будто я был рожден матерью своей на свет именно для этих целей: терпеть и переносить страдания и муки.

Постояв немного со мной у дверей этой обители дьявола, видно давая мне тем самым возможность получше прочувствовать, что меня в дальнейшем ожидает, Расим молча вышел, оставив меня наедине с этим стервятником. По всему было видно, что у них уже давно все было оговорено и запланировано.

Какое-то время этот питекантроп рассматривал меня молча, оценивающим взглядом профессионала. Я, набравшись наглости, сам подошел к нему поближе, как бы для того, чтобы получше разглядеть эту падаль. Мне не стоило этого делать, потому что не успел я еще перевести дыхание после этой дерзкой выходки, как молниеносным ударом в лоб он уложил меня на пол. Думаю, что такому удару мог бы позавидовать не один боксер. Я был в нокауте и не успел еще даже прийти в себя, как пинки ногами посыпались на меня.

Пока все действия этого мусора были давно знакомы мне, поэтому я еще мог, как-то ухитрявшись, избегать прямых ударов по почкам и печени. Но вот когда, видно, уже устав бить меня ногами, он завязал мне руки сзади толстой бечевкой и подвесил, подняв как пушинку, на крюк, который торчал в стене рядом с ведром воды, я уже не смог увернуться от своей печальной участи.

Когда эта мразь вытащила из ведра с водой один из двух толстых резиновых шлангов и стала окучивать им меня, я, не выдержав боли, стал орать до тех пор, пока мой крик не превратился в шипение и свист.

Не знаю, сколько времени я провисел в таком положении – минуту или десять: в такой момент человеку трудно ориентироваться во времени, но хорошо помню, что, когда он снял меня с того крюка, так же как и повесил, легко, как пушинку, я тут же потерял сознание от прикосновения связанных сзади рук с полом.

Очнулся я весь мокрый, в луже воды, по-прежнему со связанными руками. Видно, пока я был без сознания, меня обливали водой, чтобы я быстрее пришел в себя.

Первое, что я увидел, открыв глаза, были два ботинка, скорее всего, последнего размера. Трудно было их не узнать. Я чуть приподнял голову.