Кто по тебе плачет - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Дружков cтр.№ 26

— Лучше бы я из них «Монако» испекла с ягодами. Вот увидишь, ничего не выйдет. Яйца лежалые, — говорит она тоном большого знатока садово-сельского хозяйства. Прав у нее на это много, потому что к обеду на столе была у нас прохладная от свежести хрусткая зелень: салат, укроп, огурчики, похожие на крохотные кактусы, влажная морковка величиной с мизинец. И все к великолепному крестьянскому супу из тушенки, лука и свежей капусты с картофелем. За которыми последовали необыкновенные макароны, спагетти финские с тертым сыром. И компот из банки, что не делает его менее вкусным, чем любой другой.

— Завтра кончаются компотные банки, дойдет клубника.

— Вот прилетят хозяева и попрут нас от клубники, огурчиков и разной благости. Жалеть будешь.

— Ну, я на дорожку вымолю, не откажут.

Она улыбнулась очень спокойно и хорошо. Никто бы не заметил в ней скрытой скованности, глубоко затаенной тревоги: условились так, вот и говорю, как условились. А сама не очень-то верю…

Дети, чтобы не сглазить, не накликать беду — неприятности, стараются не поминать, обходить.

* * *

Я не виноват.

Я хотел одного: лишь убедиться, что ее нет в оранжерее. Тихо подошел к двери комнаты, не уловил ни звука, ни шороха, подождал немного, приоткрыл дверь и буквально присох на месте.

Она сидела у своей постели, спиной ко мне, и гладила руками что-то белое на мягком одеяле.

— Прости меня, обезьянка моя милая, дразнилка моя смешная, — приговаривала она, расправляя что-то белое на мягком одеяле. — Я стала добрая. Тебе со мной будет хорошо. Всем будет хорошо. Я не была злюкой… Уставала очень… Ты меня, простишь, да? Целую тебя, плакучка моя, капризулька моя…

И гладила нежно и мягко, любуясь чем-то бельм на рыжем одеяле.

Надо было повернуться, уйти, но я боялся дышать, спугнуть, обидеть, смутить невольным вторжением, скрипнуть порогом, дверью. Проклиная себя за то, что не постучал, не предупредил, все же я прикрыл дверь и пошел, стараясь быть невидимым и незаметным. Пошел прочь от ее комнаты, от ее сокровения, от потаенного горя и нежности.

Она гладила детское маленькое платье с голубым кармашком, похожим на цветок. Я увидел это, когда понадобилось ей перекусить нитку, и она подняла к губам полотно, как припала к нему лицом.

* * *

Почти бегом, таясь уже не знаю кого, поспешил я к оранжерее. Некому там иронизировать надо мной, она у себя дома. Она…

Прошел к инкубатору, вынул яйцо, кончиком ножа, стараясь быть осторожным, отколол кромку от сухой теплой скорлупы. В отверстие пошла невыносимая вонь распада и тлена…

Что со мной происходит? Волнение мое было таким, будто я вскрывая один за другим двенадцать стульев и не находил никаких сокровищ.

Маленькая жизнь, мягкая, теплая, пушистая не состоялась, не пробилась… Почему?

Не могу объяснить ей, не могу толком объяснить им, безответным тетрадям так, чтобы стало убедительно мне самому, а не только ей, суть и смысл моего поведения. Представляю, хорошо представляю, каким ненормальным выглядел, когда повез по нашему лугу штабель кирпича, связку тяжкого красного кирпича на деревянном поддоне.

Повез, и рокот мотора живым стрекотаньем аукнулся от глухой стены леса, прогнал тишину, качнул ни кем не кошенную траву. Конечно, он был и в самом деле тяжек, этот бурт кирпича. Какие там есть ему названия? Тягость отдавалась в моих ладонях, в руле машины, в покачивании, в упругом приседании колес. Но мы одолели его. Мы вдвоем, я и машина везли кирпич к недостроенному фундаменту жилого дома. Везли, не смотря на удивление в глазах женщины, в ее губах, в ее руках.

Я положил кирпич рядом с недостроенным домом. Положил академически, не скрипнув ни единым кирпичиком, не оцарапав ни землю, ни поддон. Я выволок из-под навеса бумажный мешок с цементом. Вернее, не с цементом. На мешке стояло: сухой раствор. Значит, это был готовый набор. Песок с цементом, который надо лишь развести водой.

Мешок я привез туда же, где поставил кирпич, где был брошен кем-то ящик для разведения цемента, с налипшим на дощатых стенках бетоном, с надписью, проведенной пальцем по бетону: Сережа…

Ломиком я разобрал крепления на кирпиче. Сбегал в котельную за лопатой, ведром, шлангом и мастерком. Взял несколько самых больших, какие были, гвоздей, молоток. И все это сложил у ящика для цемента.

Посмотрел на фундамент, словно в первый раз увидел впаянный в землю кирпичный прямоугольник, осознал вдруг его непосильные для меня размеры, но все-таки не спеша, стараясь быть уверенным с виду, взял гвоздь и начал вбивать его с угла будущего дома встык между кирпичами. Такой же гвоздь я вбил на другом углу фундамента, натянул между ними шпагат и сел на фундамент перед моим началом.

Какие права у меня, чтобы так вот кинуться воевать с кирпичом — бетоном, углами, проемами для окон и дверей, которым нельзя дать уйти в сторону, вбок, наперекос? Никаких прав у меня просто нет. С цементом я, как и всякий частный владелец гаража, был знаком. Все остальные познания, приемы, действия накопились во мне понемногу от виденного, слышанного, читанного.

Шланг я подсоединил к выходу пластиковой трубы, на которой был кран, отвернул — вода не пошла. Догадался в чем дело, сбегал к водонапорной башне, чтобы включить вентиль с надписью: «жилой дом». Вернулся к фундаменту: из моего шланга била струя воды.

Цемент из мешка вытряхнул в ящик, налил воду, размешал огородной лопатой густую массу, перекинул ее с места на место, на вид вроде нормально. Бросил вязкий раствор в приготовленное ведро, положил пять кирпичей на фундамент сбоку от места работы, взял мастерком раствор, шлепнул его на кирпичи, взял мой кирпич — уложил. Взял другой — уложил, третий, четвертый, пятый. Все по тому же рисунку, что виден был на фундаменте. Постучал мастерком, не знаю, правда, зачем, по уложенным кирпичам, снял излишки раствора, и почувствовал как заныли от усталости руки.

Но я перенес на фундамент уже не пять, а пятнадцать кирпичей, уложил их, не отводя буквально глаз от шпагата. Было неудобно, потому что все мои принадлежности: кирпичи, раствор, лопаты, ведро, нужные для работы, располагались не внутри фундамента, около него, снаружи. Стоял я тоже снаружи, не пытаясь перейти на фундамент, где мне пришлось бы нагибаться.

Для начала и так сойдет. Лишь бы втянуться, лишь бы все у меня пошло, думал я. Первый ряд, один ряд ничего не испортит, не искривит.

Она постояла рядом, посмотрела на меня с удивлением, сказала сама себе: сумасшедший. Повернулась и ушла в оранжерею.

Ныла рука, подающая кирпичи, ныла спина. Чтобы не потеть, я снял рубашку, но легче не стало. Все равно я должен истратить весь приготовленный раствор, иначе не стоило разводить. И я шагал от кирпичей к фундаменту, носил кирпичи, носил ведро с цементом и шлепал без конца, придавливая тут же увесистым кирпичом. И тянулся мой самый первый ряд от угла дома к предполагаемой двери.