Дикий барин - читать онлайн книгу. Автор: Джон Шемякин cтр.№ 19

Чем отличаются рассказы эти? Когда представляешь прошлое, то формулируешь книгу чужих прошедших жизней, представляешь то, что пережить тебе не удастся. То есть о себе больше думаешь.

А когда рассказ уходит не в прошлое, а в Сан-Франциско в белом бушлате, то представляешь не себя, а Сан-Франциско это самое. И формулировать ничего не надо. Просто перед тобой картина, которую прочитать нельзя за один восторженный вечер. Не отложишь картину в стопочку, не задвинешь на библиотечную полку: все, мол, дочитал, все ясно. С картиной на стене живешь годами.

С морем этим, за которым Сан-Франциско.

Чем прекрасны мои родственники-камчадалы?

Тем, что они красивы. И умны. И еще очень любят все необычное и новое.

Плюс богатейший внутренний мир, сдобренный всякими отварами и подручными настоями.

Привезешь им акацию в семенах – будь уверен, все родственники-камчадалы очень обрадуются новинке, посмотрят на тебя красивыми глазами и приспособят акацию к настаиванию на спирту.

Мой камчадальский родственник Михаил считает итальянские рестораны идиотизмом. И не скрывает этого.

Зато любит собирать яйца птиц, вися вниз головой над пропастью. На скале, под которой волны бьются в стылую крошку.

Один раз взял и меня с собой.

Шрам под левым глазом у меня от какого-то пернатого демона. Демон хотел выклевать мне глаз, но промахнулся и заорал так, что даже я огорчился, что демон промахнулся.

Потом на меня срали целыми облаками всякие морские птицы.

Потом я сорвал ногти и расшиб колено.

Потом Михаил угощал меня макаронами и сообщил, что итальянские рестораны – это идиотизм.

Подкатывая к себе веточкой закопченное на углях пятнистое яйцо, я с Михаилом соглашался.

Ветер сносил туман с вершины клочьями. Моросил дождь.

Камчадальские родственники мои – очень гордые люди.

Мы шли как-то с моими двоюродными братьями по грудам гниющих водорослей. Потому как собирали эти водоросли. И наткнулись на группу людей-камчадалов, но из другого поселка.

Два чужих камчадала тащили за ноги третьего. Районный врач, директор школы и председатель поселкового совета. Тащили районного врача. А председателя при этом еще и тошнило.

Увидев нас, трое чужаков отвернулись и закурили. Пробовал закурить даже районный врач. А ему это было трудно – он без штанов путешествовал, на куске брезента.

Все трое от нас отвернулись.

Я поздоровался. Не ответили.

Мы с братьями отошли.

– Наверное, им неудобно, да, стыдно, наверное, да? – спросил я участливо.

Братья с жалостью посмотрели на мою городскую порченность:

– Они к нам и на танцы не ходят, считают, что мы бережные. Дикие, значит. А у них техникум.

Я все-таки в семинарии учился, мне легче. А вот неподготовленному совестливому человеку сейчас, конечно, тяжело. Везде ему видится какая-то «его вина».

Стоны про вину характерны для большинства моих знакомых. У каждого из моих знакомых есть вина, и в этой вине они каются. Смотрю на все это дело с любопытством сытого зяблика.

Я получил кое-какое классическое образование. И прекрасно знаю, что вот у русских людей «вина» – это мама моя, мама! Это все! Это корень! Русские покаяние и раскаяние не различают в своем эмоциональном вихре постоянном, настолько все навыворот.

А у европейцев вина есть производная от «хюбрис» – умышленного злодеяния твоего, и производная от «кульпа» – непредумышленного твоего злодеяния. Каются публично в непредумышленном. А в предумышленном – не каются. То есть разбираются в составе вины, в ее качестве, сорте, взвешивают на руке, раскладывают, заворачивают, разворачивают…

А для камчадалов любая твоя вина – это прямая вина соседей. Или бога. Или бога соседей. А страдать из-за вины надо потому, что за правильное страдание перед Пасхой в церкви давали вкусный сахар.

Для русских вина – это занятие, для европейцев – упражнение, для камчадалов – ветер уносит прочь дым от костра.

Получил СМС: «Оу, сынуля…»

Ошиблись, бывает.

Второе СМС: «Оу, сынуля, ты такой красииивый!»

Нет, думаю, не ошиблись – мне СМС, мне!

Третье СМС: «Сынуля, эта девушка не для тебя!»

Ошиблись, бывает.

Именно так камчадалы общаются со своим единственным Богом – Христом. И именно так камчадалы верят в остальных богов удачи и сахара, когда Бог Христос спит и ничего не видит.

Я называю это «открытость сердца и улыбка душ». Семи душ из сорока двух душ камчадала.

Раньше было время злое,

Время злое, остальное.

Нынче время будет злее,

Время злее, остальнее.

Это старообрядческий напев. Старообрядцы не говорят «стих». Потому что «стих» у старообрядцев – это колдовское заклинание. Колдуны у старообрядцев не заклинания говорят, а «стихи читают».

Для понимания данного песнопения достаточно знать, что «остальное» у старообрядцев означает «оставшееся до конца света». Есть остальное время, есть остальные люди, даже вещи есть остальные: «дом строит остальной» – это значит «гроб себе строгает».

И живут они в остальном мире.

Многих интересует вопрос: откуда у меня такая тяга к раскапываниям, ковыряниям, извлечениям и перетрясыванию всякого и всяческого? Одновременно, не сговариваясь, многие спрашивают: отчего я так много пишу про Петербург? Отвечаю на оба вопроса одним предложением: один из моих предков (тоже по фамилии Шемякин) кропотливо трудился управляющим Кронштадтской таможней. И я через него прихожусь еще сродственником Иоанну Кронштадтскому. Его воспитанница была женой одного из моих же Шемякиных. Отсюда у меня страсть к проповедям, задорный характер и критическое отношение к графу Льву Николаевичу Толстому. Так я отвечаю на третий вопрос, часто звучащий в письмах с угрозами в мой адрес.

Этот текст написан в целях разнузданного самопиара и оплачен мной.

Внезапно осознал, глядя по сторонам, что меня совсем никто не предостерегает от множества необдуманных и диких поступков, которые я ежеминутно совершаю, пользуясь всеми возможностями, которые мне предоставляет почтенный возраст и неограниченный кредит женской доверчивости.