Ранние цивилизации Ближнего Востока. История возникновения и развития древнейших государств на земле - читать онлайн книгу. Автор: Жан Веркуттер, Жан Боттеро cтр.№ 48

Преувеличить роль кочевников-семитов в истории Месопотамии практически невозможно. Мы снова и снова подчеркивали ее важность. По шумерским письменным источникам племена кочевников известны под собирательным названием «марту», которому соответствует термин «амурру», встречающийся в аккадских текстах. Оба этих названия следует понимать в историческом контексте. Они передавались из поколения в поколение, а значит, мы не можем определить, относились ли эти термины к одним и тем же людям, одному и тому же клану или племени в разные промежутки времени. К примеру, вполне возможно, что изначально оседлые жители региона стали обозначать названием одного племени всех кочевников. В истории как Ближнего Востока, так и Европы существует множество параллелей, связанных с обобщением этнонима и перенесением его на более широкую группу людей. Французы называют немцев allemands в честь алеманнов – союза племен эпохи Великого переселения народов; финны – saksa в честь впервые добравшихся до них саксов. Сирийское слово tayyāyā обозначает арабов в целом, хотя изначально так называлось отдельное племя.

Первый случай появления в письменных источниках термина «марту» весьма примечателен. Речь идет о договоре купли-продажи объектов недвижимости, датируемом третьим этапом раннединастического периода, причем в данном случае это слово используется для указания направления: tummar-tu можно перевести как «ветер [направление] марту», и обозначает запад, точнее, юго-запад, так как роза ветров в долине Тигра и Евфрата ориентирована не по сторонам света, а между ними. Правитель Аккада Шаркалишарри сражался против амурру на нагорье Джебель-Бишри, простирающемся от Пальмиры до Евфрата. Источники называют кочевников, сыгравших столь важную роль в падении III династии Ура, марту. По всей Месопотамии в начале старовавилонского периода появлялись новые царские династии. Их основатели, судя по именам (Напланум в Ларсе, Суму-абум в Вавилоне, Ашдуниарим в Кише, Яхзир-эль в Казаллу и т. д.), которые они носили, не были аккадцами, в то же время являясь семитами. В указе правителя Вавилона Амми-цадуки (1646–1626 до н. э.) его подданные названы «аккадцами и амурру».

Основной вопрос состоит в том, в какой степени эти месопотамские кочевники в конце 3-го тыс. до н. э. и на протяжении первых столетий 2-го тыс. до н. э. составляли однородную этническую группу. Иными словами, можно ли сравнивать их с аккадцами, амореями, арабами и утверждать, будто они являются представителями одного, поддающегося определению народа? Как было сказано выше, семиты мигрировали в бассейн Тигра и Евфрата несколькими волнами. Наш вопрос является в первую очередь лингвистическим: нам следует определить, когда язык амурру стал соответствовать общей схеме семитских языков. Для этого в нашем распоряжении имеются только личные имена и несколько «аморейских» выражений, попавших в аккадский язык на протяжении старовавилонского периода. Дело в том, что, осев, они стали использовать в качестве письменного языка аккадский, а возможно, вскоре начали и говорить на нем. Однако личные имена, по крайней мере, могут стать для нас отправной точкой. В более древних семитских языках нередко встречаются имена, каждое из которых состояло из целого предложения («бог Х благосклонен к нему» и т. п.), весьма близкого разговорной речи того времени.

Таким образом, можно предположить, что язык амореев очень близок к тем, которые мы называем ханаанскими: ивриту, финикийскому и, хотя этот вывод пока является спорным, угаритскому. Некоторые исследователи действительно называют месопотамских кочевников старовавилонского периода ханаанцами. С исторической точки зрения это мнение выглядит неоднозначно из-за слишком сильных ассоциаций с Ханааном и его жителями, хотя этот термин вполне может быть использован в данном случае, если его понимать в более широком, исключительно лингвистическом ключе. Понятие «аморейский», с другой стороны, имеет под собой более прочную историческую основу, потому что образовано от названия племени, существовавшего в то же время. Однако с лингвистической точки зрения оно неуместно.

Те же аргументы, которые позволяют с точки зрения лингвистики определить, что эти кочевники старовавилонского периода говорили на языке, принадлежащем к «ханаанской» ветви семитских языков, относятся и к марту, или амурру эпохи правления III династии Ура. Однако по данному вопросу мнения исследователей расходятся. Некоторые считают, что язык последних отличался от входящих в «ханаанскую» ветвь. Но в рамках одной языковой ветви нередко сосуществует множество диалектов, которые могут значительно разниться. Лучшим примером этого является современный арабский: араб из Ирака не сумеет понять, что ему говорит марокканец.

Таким образом, амурру, жившие в правление представителей III династии Ура, вполне могли быть носителями языка, принадлежащего к «ханаанской» семье семитских языков. Однако о том, на каком языке говорили кочевники в период существования Аккадской державы и в раннединастическую эпоху, мы совершенно ничего не знаем, так как в источниках этого времени не сохранились их имена, которые могли бы помочь нам решить данную проблему.

Даже определив, на каком языке говорили эти кочевники, мы не узнаем, откуда они пришли. Мы не можем утверждать, что в древности ситуация на Аравийском полуострове походила на сложившуюся в новейшей истории, когда он оказался обиталищем бесчисленного множества бедуинов. Люди не могли кочевать на значительные расстояния до одомашнивания верблюда, а это произошло только ближе к концу 2-го тыс. до н. э. Древнейшие кочевники, со всеми своими стадами овец и коз, не могли отойти от ближайшего источника воды дальше чем на расстояние, которое можно было преодолеть за один день. Его передвижения сводились к переходу от одного колодца или реки к другому. В качестве пастбищ для своего скота кочевники 3-го и 2-го тыс. до н. э. использовали степи, простиравшиеся вдоль внутреннего края Плодородного полумесяца и полупустынные равнины Сирии. Аравийская пустыня была для них недоступна. Как правило, миграция зависела от времени года. Обычно стада и их владельцы следовали за отступавшей и возвращавшейся растительностью, с равнины на горные пастбища и назад. В то же время эта смена пастбищ наряду с необходимостью посещать города, чтобы обменивать там свои товары на муку, предметы домашнего обихода и оружие, необходимое для охоты, приводила к тому, что кочевники неизбежно вступали в контакт с оседлым населением.

Такая ситуация была нормальной. Более масштабные миграции представляли собой переселение в зоны обитания оседлого населения целых племен, надеявшихся там закрепиться. Внутрь территории Месопотамии они, как правило, попадали из западных степей через две области – территорию в районе среднего течения Евфрата и местность, расположенную примерно на той же широте, что и Сиппар, но южнее. Северный маршрут, пересекая Евфрат, вел в район реки Хабур и южную часть «Верхней страны». Горные хребты мешали передвижению кочевников на север и восток. Вплоть до этого времени они не вторгались в горные районы Анатолии и Ирана с равнины. Кроме того, суровые обитатели гор вполне могли оказать им жестокое сопротивление, из-за чего племенам кочевников приходилось поворачивать обратно на юго-восток в бассейн реки Диялы и Вавилонию. Южный маршрут также вел на восток. Перейдя вброд Тигр и Евфрат на широте Сиппара (где эти реки текут близко друг к другу), кочевники добирались до территории, расположенной к востоку от Тигра и к югу от Диялы, которая во 2-м тыс. до н. э. называлась Ямутбал. Обосновавшись там, они представляли постоянную угрозу для жителей северо-восточной части Вавилонии и городов, окружавших долину Диялы.