Роган чувствовал, что опять переборщил с климатизатором: теперь было слишком жарко. Он отбросил одеяло, встал, умылся, быстро оделся и вышел. Лифта не было. Роган нажал кнопку вызова и, стоя в полумраке под скачущими огоньками индикатора, чувствуя всю тяжесть бессонных ночей и полных напряжения дней, сквозь шум крови в висках вслушивался в ночную тишину корабля. Изредка побулькивало что-то в невидимых трубопроводах, с нижних ярусов доносился приглушенный грохот двигателей на холостом ходу – корабль все еще держали в полной стартовой готовности. Сухой ветер с металлическим привкусом веял из вертикальных колодцев по обеим сторонам платформы, на которой стоял Роган.
Двери раздвинулись, он ступил в кабину лифта. На восьмом ярусе вышел. Коридор, освещенный цепью голубых лампочек, изгибался вдоль линии корпуса. Роган шел, сам не зная куда, инстинктивно поднимал ноги, перешагивая через высокие пороги герметических переборок, и наконец увидел смутные силуэты людей у главного реактора. В помещении было темно, светились только огоньки индикаторов на щите. Люди сидели под ними на раскладных креслах.
– Они погибли, – сказал кто-то; Роган не узнал голоса. – Хочешь пари? В радиусе пяти миль была тысяча рентген. Нет их уже на свете, можешь быть спокоен.
– Так чего же мы тут сидим? – буркнул другой человек.
Роган не по голосу, а по месту, которое занимал говоривший, у гравиметрического контроля, понял, что это боцман Бланк.
– Потому что старик не хочет возвращаться.
– А ты бы вернулся?
– А что же еще остается делать?
Тут было тепло и в воздухе веял тот специфический запах, искусственный аромат хвои, которым климатизаторы пытались перебить вонь перегретых пластиков и металла, возникающую во время работы реактора. В результате получалась смесь, не похожая ни на что за пределами восьмого яруса. Роган стоял, опершись спиной о пенопластовую обивку переборки. Он не то чтобы прятался, а просто не хотелось ему вмешиваться в этот разговор.
– Он может хоть и сейчас подойти… – сказал кто-то после недолгого молчания.
Лицо его на минуту выступило из тьмы, когда он наклонился вперед, полурозовое-полужелтое от сверкания контрольных огоньков на стене реактора, – реактор будто смотрел этими огоньками на съежившихся внизу людей. Роган, как и все остальные, сразу сообразил, о ком идет речь.
– У нас есть поле и радар, – неохотно буркнул боцман.
– Много тебе будет толку от поля, если он подойдет на биллиэрг поражения.
– Радар его не подпустит.
– Это ты мне говоришь? Да ведь я-то его знаю как свои пять пальцев…
– Ну и что?
– А то, что у него есть антирад. Системы помех…
– Да ведь он же разлажен. Электронный псих…
– Ничего себе псих. Ты был в рубке?
– Нет. Я здесь сидел.
– Ну вот. А я был. Жалко, не видал ты, как он молотил наши зонды.
– Значит, это как же? Они его, что ли, перестроили? Он уже под ихний контроль попал?
Все говорят «они», подумал Роган. Будто это и вправду живые разумные существа.
– А протон его знает. Вроде бы только связь разладилась.
– Так чего ж ему нас лупить?
Опять настала тишина.
– Неизвестно, где он? – опросил тот, который не был в рубке.
– Нет. Последнее сообщение было в одиннадцать. Видели, как он мотался по пустыне.
– Далеко?
– А что, боишься? Километров сто тридцать – сто сорок отсюда. Для него это час ходу. А то и меньше.
– А может, хватит уже переливать из пустого в порожнее? – сердито сказал боцман Бланк, и его острый профиль возник на фоне разноцветных огоньков.
Все замолкли. Роган медленно повернулся и удалился так же тихо, как и пришел. На обратном пути он оказался у лабораторий; в большой было темно, а из малой пробивался свет сквозь иллюминаторы над дверью. Роган заглянул внутрь. За круглым столом сидели только кибернетики и физики – Язон, Кронотос, Сарнер, Ливии, Заурахан и еще кто-то – он сидел в тени наклонной переборки, повернувшись ко всем спиной, и программировал большой электронный мозг.
– …существует два эскалационных решения: одно – аннигиляция, другое – самоуничтожение. Остальное – это уже действия в масштабах планеты…
Роган, не переступая порога, стоял и прислушивался.
– Первый эскалационный вариант основан на том, чтобы пустить в ход лавинный процесс. Нужно, чтобы излучатель антиматерии вошел в ущелье и остался там.
– Один уже там побывал… – сказал кто-то.
– Если у него не будет электронного мозга, он сможет действовать даже при температуре свыше миллиона градусов. Нужен плазменный излучатель: плазма не боится звездных температур. Туча будет действовать по-прежнему: постарается его задавить, войти в резонанс с его управляющими контурами. Но там ведь не будет никаких контуров – ничего, кроме субъядерной реакции. Чем больше материи втянется в реакцию, тем более бурно будет проходить эта реакция. Таким путем можно собрать в одно место и аннигилировать всю некросферу планеты.
«Некросфера… – подумал Роган. – Ага, это потому, что кристаллики – мертвые. Вот что значит ученые: обязательно придумают этакое красивое новое название…»
– Больше всего нравится мне вариант с самоуничтожением, – сказал Язон. – Но как вы это себе представляете?
– Ну, сначала следует добиться, чтобы образовались два больших «тучемозга», а потом вызвать схватку между ними… нужно так повести дело, чтобы тучи сочли друг друга конкурентами в борьбе за существование…
– Понимаю, однако как вы собираетесь это проделать?
– Дело нелегкое, но осуществимое, поскольку туча является лишь псевдомозгом, а значит, лишена способности рассуждать…
– Надежней все-таки планетный вариант, со снижением среднегодового уровня инсоляции, – сказал Сарнер. – Четыре водородных заряда по пятьдесят – сто мегатонн на каждое полушарие – в общем от силы восемьсот мегатонн. Этого хватит. Воды океана, испарившись, увеличат облачный покров, возрастет альбедо, и оседлые симбионты не смогут доставлять «мушкам» того минимума энергии, который необходим для размножения…
– Этот расчет основан на непроверенных данных, – запротестовал Язон.
Видя, что начинается диспут специалистов, Роган отступил от двери и пошел восвояси.
Возвращался к себе он не на лифте, а по металлической винтовой лесенке, которой обычно никто не пользовался. Перед ним возникали пролеты все более высоких ярусов. Он видел, как в ремонтном отделении поблескивали сварочные аппараты – люди из группы Деврие хлопотали вокруг черных, величественно неподвижных арктанов. Вдалеке показались круглые иллюминаторы госпиталя с их тусклым фиолетовым свечением. Какой-то врач в белом халате бесшумно прошел по коридору, автомат-санитар нес за ним набор сверкающих инструментов. Роган проходил мимо пустых и темных помещений клуба, библиотеки, кают-компании; наконец добрался до своего яруса, прошел мимо кабины астрогатора, внезапно приостановился, словно и тут хотел что-то подслушать, но сквозь гладкую пластину двери не проникал ни малейший звук, ни лучик света, а иллюминаторы вверху были плотно задраены, болты с медными головками довернуты до предела. Только в своей кабине Роган снова почувствовал усталость. Он ссутулился, тяжело осел на койку, сбросил ботинки и откинулся к переборке, заложив руки за голову. Так и сидел, глядя на слабое свечение ночной лампы, на низкий потолок, пополам разделенный тонкой трещиной на голубом лаковом покрытии.