Однако Грег не замедлил шаг, будто не слышал моих слов; наверное, подумал, что нам встретить Алкуина – все равно что ему стать императором.
– Рим – свет и столица мира! – повторил он, на этот раз обращаясь к старику, везущему тележку с золотистым хлебом.
За поясом у старика торчал нож, с виду еще более старый, чем он сам. Торговец остановился, обругав Грега и бросив на нас уничтожающий взгляд.
– От которой остались груды грозных развалин, – болтнул Эгфрит.
– Что это ты говоришь, монах? – спросил я.
– То, что Алкуин сказал дальше, – ответил Эгфрит. – Он-то видел, каким Рим был и во что превратился. Грегоровий, наверное, забыл про вторую часть высказывания.
«Странно, – подумал я, – даже находясь в шумном скопище крестьян, торговцев, потаскух и странников, все равно ощущаешь зловещее молчание древних руин».
– Куда ты нас ведешь, Грег? – спросил я, едва не выворачивая шею – столько всего интересного было вокруг.
Пенда глазел на каменное изваяние, которому было несколько сотен лет. Цвет еще не совсем сошел со статуи императора, по-прежнему сжимающего в руках меч.
– На Палатин, – ответил Грег. – Рим стоит на семи холмах, Палатин – главный из них. Там зарождался город.
– Этими короткими мечами убивали наших предков, Виглаф, – обратился Пенда к уэссекцу, который кинул монету рабам Христа, тянувшим заунывную песню возле церкви.
– Правильно, Виглаф, заплати им, чтоб заткнули глотки, – крикнул я.
– Это кинжал, – продолжал Пенда, изображая, что наносит удар ножом в живот невидимому противнику. – Когда римляне стояли в стене щитов, такими кинжалами было удобно врагу кишки выпускать.
Удивительно, как удалось из камня изваять столь похожую на человека фигуру. Даже спустя столько лет каменный император выглядел так, будто готов еще раз прирезать всех своих врагов, давно лежащих в могилах.
С холма открывался потрясающий вид. Огромный город простирался вширь и вдаль. Казалось, что громадные здания борются друг с другом за кусок земли и победителей в этой борьбе нет. Другие же заняли небольшие возвышения и тем самым защитили себя от посягательств остальных каменных гигантов, но не от бедняков, которые пристроили к ним свои деревянные лачуги, пытаясь заполучить себе хотя бы одну крепкую стену.
– На юге холм под названием Авентин, на востоке – Целий. – Грег указал на северо-восток. – Там, между Форумом и Марсовым полем, – Капитолий с красивейшими церквями, а на востоке – Эсквилин. Дальше на севере – Виминал, а за ним – Квиринал, из-за дождя их не видно. – Грег поежился и одернул промокшую тунику. Потом, будто оправдываясь, добавил: – Давно так не лило.
– У нас на родине все время ходят в шлемах, чтоб дождем голову не продырявило, – сказал Сигурд.
Грег выпучил от удивления глаза, но потом понял, что ярл шутит. Провожатый продолжил рассказ, однако я слушал его вполуха, позабыв про дождь и зачарованно глядя на северо-восток, где стояло здание, равное которому даже боги вряд построили бы.
– Амфитеатр Флавиев
[35]
, – с благоговением в голосе произнес Грег. – Ему уже почти восемь веков. Конечно, с тех пор он изменился, но по-прежнему поражает воображение.
– А что в нем? – спросил я.
Огромный амфитеатр возвышался над остальными зданиями, которые и сами-то были больше всех, что я раньше видел.
Не круглый, а больше похожий на яйцо, амфитеатр был выстроен из четырех рядов колонн, поставленных друг на друга, между которыми зияли отверстия, ровные, как в искусно сплетенном кружеве. Сверху он был ничем не покрыт – даже римляне не смогли бы воздвигнуть такую гигантскую крышу.
– Только не говори, что это тоже Христов дом, – сказал кто-то из норвежцев.
– В стародавние времена римляне ходили туда смотреть, как смельчаки сражаются с дикими зверями, привезенными из дальних уголков империи. На таких представлениях собиралось за раз пятьдесят тысяч зрителей.
– Дурить нас вздумал, парень? – возмутился Виглаф. – Пятьдесят тысяч? Этот безбородый юнец за глупцов нас держит!
Я никак не мог представить такое количество народу. Наверное, столько людей во всем мире.
– Жизнью клянусь, – настаивал Грег, возмущенный тем, что мы подозреваем его во лжи.
– А сейчас? – спросил я. – Что там делают?
– Да многое, – ответил Грег, качая головой. – С недавних пор такое, о чем я стыжусь говорить. – Он без улыбки посмотрел на невероятное сооружение внизу. – Там царит смерть, – произнес он, вытирая дождь со лба. – Хотя вообще-то она всегда там была.
– Отведи меня туда, – попросил Сигурд.
На лице Грега отразилась неуверенность. На смену веселому, беззаботному юноше пришел человек, отягощенный мрачным знанием, которым он предпочел бы ни с кем не делиться.
– Граций велел мне оставаться при вас, пока вы не покинете Рим. – Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Пенду, Виглафа и отца Эгфрита. – Если вы и впрямь хотите туда, я отведу вас послезавтра.
– Почему не сейчас? – спросил Сигурд. – Плевать на дождь.
Грег подошел ближе. Его дыхание, повисшее облачком пара в воздухе, пахло вином.
– Прости, Сигурд, лучше об этом не говорить. Послезавтра сами поймете. А пока позвольте мне показать вам еще несколько чудес. Здесь еще много того, что стоит увидеть. – Беззаботный юноша вернулся, будто никуда и не девался. – Вы будете поражены, когда увидите Циркус Максимус – «Большой цирк»
[36]
, – сказал он и зашагал на север по выложенной камнем дорожке, вдоль которой по канавам неслись потоки воды. – Там раньше устраивались гонки на колесницах, а двести пятьдесят тысяч зрителей смотрели, как лошади, погоняемые возницами, несутся по кругу быстрее молнии!
– Двести пятьдесят тысяч?! – Виглаф захлебнулся от возмущения. – Послушай-ка, ты, безусый сукин сын, – закричал он, поднимаясь вслед за провожатым на холм, – если еще раз солжешь, я буду пинками гонять тебя вокруг твоего Циркуса, пока не взмолишься о пощаде!
Был поздний вечер, когда запах утиного помета и склизких водорослей привел нас обратно к реке. Те, кто остался сторожить корабли, злились, что мы не сменили их раньше: уже стемнело и со следующей вылазкой в город приходилось ждать до утра. Теперь им оставалось лишь, недоверчиво сузив глаза, слушать наши восторженные рассказы о чудо-городе. А мы почти не преувеличивали, ведь правда сама по себе была невероятной. Окончательно они утешились в объятиях потаскух, которые продавали себя на пристани, где всегда полно скучающих мореходов. Дождь наконец прекратился, и мы переоделись в сухую одежду, а мокрую выжали и развесили по бортам.