О смелом парне будет речь,
Он звался Робин Гуд,
Недаром память смельчака
В народе берегут.
Но дом его сожгли враги
И Робин Гуд исчез,
С ватагой доблестных стрелков
Ушел в Шервудский лес.
Бродили вольные стрелки
У всех лесных дорог,
Проедет по лесу богач,
Отнимут кошелек.
Голодным Робин помогал
В неурожайный год,
Он заступался за вдову
И защищал сирот,
А тех, кто сеял и пахал,
Не трогал Робин Гуд,
Кто знает долю бедняка,
Не грабит бедный люд.
Дамы в первых рядах утирали слезы кружевными платочками. Мужчины пригорюнились. В этот момент протрубила труба, и на сцене и возле театральных дверей появились люди в масках с туго натянутыми луками. Звонкоголосый актер на сцене тоже положил стрелу на тетиву и сказал:
— Теперь сидите все смирно! Сейчас наши люди пойдут по рядам и будут собирать у вас подаяние для томских бедняков. И знайте, что мы стреляем из своих луков не хуже славного Робин Гуда. Если кто-нибудь вздумает сопротивляться, тотчас же будет убит. Такая вот опера, господа хорошие!
Двое в масках пошли по рядам. Купец Пырсиков выхватил из кармана пистоль, но тотчас же стрела пронзила его руку, пистоль брякнулся на пол. Кудрявый на сцене сказал:
— Предупреждаю! Я могу сбить яблоко с головы любого из вас с расстояния в полверсты. Так что, не рискуйте. Вместо яблока я могу выбить глаз, хоть левый, хоть правый, по вашему желанию. Лучше не двигайтесь, целее будете.
А два здоровяка обыскивали всех подряд. С дам сдирали кольца и сережки, у мужчин отбирали кошельки, перстни, цепи. Дошли до почтмейстера, и один из собирателей милостыни сказал:
— Ты что же это? Прошло столько времени, а ты новую золотую цепь еще не купил, да и часы купил какие-то дешевые, да и денег у тебя в кошельке негусто. Ну какой же ты почтмейстер? Смех один…
Стоявший на сцене витязь заметил, что Девильнев пылает негодованием и сжимает эфес шпаги. Витязь тихо сказал:
— Господин комендант! Поберегите свою жизнь! Вас обыскивать не станут, мы исчезаем! Финита ля комедиа!
И тотчас все лучники выпустили по стреле во все плошки и подсвечники. В полной темноте они вскочили на сцену и исчезли за занавесом вместе со своим предводителем. Девильнев воскликнул:
— Господа, все, кто имеет оружие, ко мне! На выход!
Выбежали во двор, зажгли факелы. Нигде, никого. Один пьяница, валявшийся не берегу, сказал:
— Вроде бы черные тройки куда-то помчались.
— Опять — черные тройки! — возмутился Девильнев. — Вот так опера! А где же Гамбуции?
Прошли за кулисы театра, там, среди картонных сундуков, декораций и веревок лежали прочно связанные Карло Гамбуцци, его жена Паулина, несколько загримированных актеров.
В оркестровой яме сидели перепуганные оркестранты. Девильнев ухватил за ворот дирижера:
— Ты кому аккомпанировал, скотина? Или ты в сговоре?
— Ваше… господин комендант! Я думал — так надо. Они же в гриме, в масках. Опера так и должна была начаться, монологом Робин Гуда. Вот у меня партитура, я играл то, что мне было велено господином режиссером…
— Пшел вон, дурак! — с досадой сказал комендант Девильнев.
26. ПОЛЕТИМ ВЫСОКО, ВЫСОКО!
После случая в театре, по приказу Девильнева, солдаты, казаки и тайные агенты прочесывали все подозрительные кварталы. Заглядывали в сараи и погреба. Искали в поле и в лесу. Прокалывали штыками и пиками стога сена. Но никаких следов наглых разбойников нигде не нашли. Были устроены назирки
[30]
на базарах, в кабаках и общественных банях. И все это пока что не давало эффекта.
Между тем на Томи прошел лед, Горемир и Еремей отправились в поход к Синему утесу. Они плыли против течения в долбленой лодке. На корме с веслом сидел Горемир, причем не столько греб, столько направлял лодку вверх по реке силой своего взгляда.
— Как ты это делаешь? — спрашивал Еремей. — И долго ли этому надобно учиться?
— Я с этим родился! Меня родной папенька боялся! — отвечал Горемир. — Силе взгляда не учатся, она дается от природы.
— От черта? — спросил Еремей.
— Сам ты черт! Садись тогда в корму и греби!
— Да пошутил я! — сказал Еремей. — Не обижайся. Раз у тебя взглядом получается, так ты сиди на корме. А я тебе песню спою:
— Разом-двазом, трикуазом,
Шиндер-клиндер, транбабай!
Эйн-цвей-дрей аруйдруазом,
Бундер-клундер траперай!
Юцы-ацы-теликацы,
Квентер-мендер, пендер-жец,
Тица-саца, заикаца,
Абалкаться-пепермец!
Пепермец-пепермец,
Нашим ворогам конец!
— Здоров ты орать! — сказал Горемир. — Как раз казаков или солдат на наши головы накличешь! Сам же говорил, что они всюду теперь шастают. Ну, где твой утес? Вот эта скала?
— Она самая! Говорили знающие люди, что внутри сей скалы дыра сквозь всю нашу матушку-землю. И я там видел в пещере ящерицу размером со слона, которая стережет золото…
Вообще-то Еремей уже не мог понять, то ли он тогда видел ящера во сне, то ли наяву?
— Посмотрим! — сплюнул в великую реку Томь зеленой слюной дед Горемир. — Насчет дыр мы завсегда мастера!
Они вытащили свой обласок
[31]
на берег, укрепили его колом, продетым в звено цепи. Взяли ломы, лопаты.
— Здесь копай! — топнул Еремей посреди груды разноцветных галечников. Поплевали на руки, принялись копать. Галька стала быстро оседать под ногами.
— Эй! Провалимся! — вскрикнул Еремей.
— Хрен с ним! — отозвался Горемир.
И они действительно провалились. Еще глаза не привыкли к полумраку подземелья, как неподалеку раздался не то грохот, не то рев.
— Ящерица! — испуганно воскликнул Еремей. — Золото стережет!
— А я вот ей, курве, сейчас покажу, я же мужик в силе! А я уже вижу, что она хучь и большая, а женского пола, самка. А как с женским полом управляться, мы знаем. Мы землю от океана до океана русскими людьми засеяли! И подземелья засеем, ежели потребуется.
Горемир кинулся в темноту навстречу шуму и грому. И то ли ящер со страшным ревом ударил своим гигантским хвостом, то ли внутри земли что-то отпало, но земля тряслась, гудела. Стало трудно дышать, рот и ноздри забило серой и каменной пылью.