Пурга - читать онлайн книгу. Автор: Вениамин Колыхалов cтр.№ 66

Потянуло запахом дымного пороха. Марька боязливо прижалась к жениху. Колени дрожали не от ружейной пальбы. Передергивало лихорадочно плечи. Глаза горели огнем заждавшейся весны и любви.

Братовья подошли к мишени.

«Кучно хлещет ружьецо», — насмешливо проговорил старшак.

«Мое левит сильно. Всю дробь к косяку отнесло», — тоже ехидно произнес второй пристрельщик.

Влюбленные не желали себя выдавать. Жених поднял Марьку на сильные руки. Покружил, посадил на гладкую скамью возле полка. На каждый выстрел девушка показывала кулак. «Хихикальщики чертовы! Погодите, я у вас чучела и патронташ спрячу!» Сегодня у смелой Марьки язык был ватный, непослушный. Стучали зубы и противный, незнакомый ранее озноб простреливал горячее тело.

После пальбы охотники принесли шилья, принялись выколупывать дробины. Свинец дорог, не оставлять же его в банной двери. За столом едят парни уток и рябчиков — зорко следят. Попадет на зуб дробинка, скорее на ладонь. Для патрона сгодится. Примета верная: дробь, извлеченная из дичи, приносит удачу на новой охоте.

Не хватило терпения у охотников выкурить из бани сестренку с женишком. Сняли ружейную осаду, ушли.

Влюбленным уходить из бани не хочется. Забрались на полок, бросили под головы исхлестанные веники. Полеживают в обнимку, целуются-милуются. Скворцы на огородной изгороди тешат напевками. В мутное оконце бани лучи ломятся.

«Гриш, ты меня сильно-пресильно любишь?»

«Сильнее некуда… Утопиться готов за тебя».

«Светло шибко в бане. Иди окошко занавесь… Охломоны могут заглянуть».

Неохотно сполз с полка, сделал затемнение. Вернулся, в изнеможении прихлынул к Марьке. Вольничал руками, диковато, захватисто тискал упругое дрожащее тело. Девчонка сейчас не противилась. Катала по веникам горячую голову, ловила ускользающие губы ухажера трепетными набухшими губами… Марья даже не могла предположить, что давно влекущее это разрешится ломучей болью и сдавленным криком. Ошеломленный Гришуха шуршал подголовными вениками, глушил всхлипы и выстоны.

«Мууж… моой мууж», — вяло отбубнила Марья и отвернулась к каменке. Сейчас ее тоже обдали кипятком — пышет вся…

Страшила скорая развязка на полке. Овладело грузное, налетное чувство стыда и раскаянья. Запоздало вспомнилось шепотное предостережение матери. Она расчесывала длинные волнистые волосы дочки, любовалась холмистым накатом груди. Говорила за перегородкой: «Берегись, доченька, досвадебной утехи. Большенькой стала. Скоро парни-кобели домогаться начнут. Будут плакать, просить. Ты тоже реви, но не давай. Упустишь честь — до гроба не возвернешь…»

«Гриш, миилыый… Теперь не бросишь?»

Самодовольный парень потянулся, икнул. Вздумал повыкобениться:

«Захочу — брошу. Захочу — нет».

Марья сгребла жениха за шевелюру, спихнула на пол.

«Ты че?! Пошутить нельзя?!»

Шла по деревне, опускала глаза. Чудилось: любой столб, всякое прясло ведает о их тайне. Братовья принялись ехидничать. Окатили на крыльце частушкой: «Целовались с Гришкой в бане, поломали косяки. Неужели их посадят за такие пустяки?» На свадьбе друзья-охотнички были молчаливы, строги. Быстро ухмелели от башколомной самогонки, завалились дрыхать в кладовке на расстеленном тулупе…

«Шшеввелись, миллаи! Сскиппидаррчику ззаххотели!» Быки упираются на ледянке, не могут догнать слепую Пургу. Павлуня ведет ее в поводу, поет о чем-то. До возчицы долетает — ня-я-а-ю-ю. Солдатке захотелось затянуть частушку, прочистить немоту глотки складными словами. Покатилось над белесой равниной:

Мой миленок на войне,

На опасном фронте.

Не ходите вы ко мне

И меня не троньте.

Быки боятся осипшего голоса погонщицы. Косятся, опускают ниже крутолобые головы.

Если бесится за барачными низкими окнами белая пурга, Пурга серая на вынужденном отстое в конюшне. Овес в нерабочее время берегут, но сена по кормушкам — вволю. Вволюшку и воды. В затяжные снеговеи Павлуня отсыпается на нарах. Дед и Захар гоняют на водопой лошадиные, бычьи тягловые силы. По вешке находят занесенные проруби, разгребают снег. Под теплой укуткой лед промерзает мало. Его можно продолбить торцом сачка, согнутого из черемуховой заготовки.

Тыловики в метели не волынят. Под крытыми навесами стучат топоры: идет производство ружейной болванки. Готовят клепку для бочкотары. Колят дранку. Платоша точит пилы, топоры. Женщины латают одежонку, порванную на делянах. После надсадного лесоповала любое дело — отдых.

Отсмутьянит непогодь — надо завалы-заносы расчищать. Суметы — под обрез барачных крыш. Впрягают попарно лошадей в деревянные плуги-снегопахи. Прочищают ледовую трассу. Проминают зимники и выездные пути на делянах: усы. Таких усов закручено в бору много. Пока разгладишь — сто потов схлынет. Староверец Остах Куцейкин просит бригадира: «Яков, дай на молитве утренней постоять, заступнику нашему помолиться».

«Соснам помолишься. Они тебе сами земной поклон отобьют».

Блестят, переливаются под ливнем лучей матерые снега. Разгульные, вьюжные ветры вместе с колючим снегом соскребли с небес все до единой звездочки. Рассыпали щедро по сугробам. Прыгнет на ветке белка в поисках сушеного грибка, припасенного с осени, обронит из-под когтистых лапок комья. Упадут они беззвучно в подкронный пух, переливчато заструится серебряная кухта, относимая прокаленным воздухом.

По сторонам ледянки почти до самого катища тянется рослый сосняк. На колхозной сходке Марья напустилась на лесообъездчика Бабинцева:

— Почему валим сосняк у черта на куличках? Он у реки рядом. Пили да пихай в воду.

Анисим Иванович поднялся из-за стола. Покосился на низкий потолок клубной сцены: мол, стоит ли расправлять полностью плечистую двухметровую фигуру. Решил: стоит. Стоял в полный распах широкой груди, прямой, решительный.

— По берегам Оби, Чулыма, Кети, Тыма, Васюгана, Вадыльги строевой лес нашей державы. В нем военная промышленность нужду великую имеет. Понятно: идет война, силенки наши фронтовыми наборами урезаны. Вот они перед глазами силы колхозные, артельные: платки, шали вижу. Среди них седые головы дедов…

— …И отводи деляны рядом с катищем! — крикнула на весь клубишко телятница. — Не вреди трудовому народу.

Лесообъездчик с прищуром и осуждающим покачиванием крупной головы посмотрел на крикунью. Недоуменно развел руками.

— Надо знать всем — природа подвержена устойчивым законам. Многие из них люди распознали за века своего тяжелого существования. Вода и лес постоянно живут в братской, тесной взаимосвязи. Они — отличные соседи. Мир-лад между ними природа не нарушает. Считайте их одной дружной семьей. Вода — хозяйка. Лес — хозяин. Люди с пилами и топорами давно расторгают их дружбу. Валят лес-береговик. Посягают на запретную зону воды: она ведь находится под береговой охраной бора. Разве Большие Броды — не поучительный пример для нас? На деревню надвигаются овраги. Скалывается яр. Происходят почти ежегодные оползни. Мелеет река. Песок на перекатах рыскающий: носит его туда-сюда — фарватеру помеха. Поторопились мужики-первопоселенцы, произвели явный убой леса вокруг деревни. Сосны пустили на избы, школу, клуб, возвели другие постройки. Березняк, осинник свалили для банных венцов, сожгли в печах. Оглобли, топорища, дуги, веники — все под боком брали. Осокори с низинной стороны для обласков сгодились. Даже кедры вблизи деревни на бочки и мебель свалили.