– Почему?
– Почему-почему. По закону Ньютона.
– А разве законы физики действуют в духовном плане?
– А как же? Я Сам Ньютону этот закон и подсказал, чтобы он довёл его до сведения всех людей.
– Надо же! А нас раньше учили, что наука и религия – это вечные противники, что они постоянно друг друга опровергают.
– Да где ж они друг друга опровергают? Напротив, подтверждают на каждом шагу! Вот ты удивляешься, должно быть, зачем Мне нужен дьявол, почему бы ни сделать так, чтобы нечистой силы вовсе не было, да? А ведь без нечистой силы не может быть силы чистой.
– Почему?
– Размагнитится. На аккумуляторе есть «плюс» и «минус», а если один из полюсов убрать, то это уже не аккумулятор будет. Да это и невозможно.
– Надо же! А кто такой Михаил, который поколотил Люцифера?
– О! Это серьёзный товарищ. Главный противник дьявола. Людям лучше его не встречать.
– Почему?
– Не прощает он людям даже малейшего греха, даже вот такусенькой плохой мыслишки о ком-нибудь. Он – абсолютная правильность, чистота и безгрешность. Настолько грозный, что Сам иногда ужасаюсь.
– А разве не Вы являетесь абсолютной правильностью?
– Я-то? А что ты называешь правильностью?
– Да как сказать… Вот у нас, у людей, говорят, что Боженька добрый и справедливый.
– «Боженька»? Хм… А что такое добро и справедливость?
– ???
– Представь, что родитель потакает детям во всех капризах, на любые их проступки и даже преступления смотрит с любовью и никогда не наказывает. Это добро?
– Вроде как.
– А дети в результате такого «добра» вырастают слабыми, беспомощными и жестокими людьми. Это хорошо?
– Плохо.
– Вот! А теперь вообрази, что ты идёшь по дороге, и вдруг некто толкает тебя в канаву с грязной водой.
– Ой!
– Это справедливо?
– Нет!
– А некто просто увидел, что тебя может сбить машина.
– Ну, я не знаю! Вы меня совсем запутали. Получается так, что добро всегда может обернуться злом и наоборот, а справедливость не всегда видна сразу?
– Угу. Если в чём-либо дойти до крайности, то сразу отшвырнёт к противоположности. Как маятник достигает крайнего положения и тут же устремляется в противоположную сторону. Я ж тебе говорю: всё по науке.
– А почему этот Люцифер такой… красивый? Или это – она?
– Ни он и ни она. Вы, люди, привыкли всё делить на тех и этих. Когда надо – это он, а иногда – она. В зависимости от обстоятельств. А что красивый, чего ж тут странного?
– У нас его изображают в виде страшенного такого существа с козлиной головой, копытами и длинным облезлым хвостом.
– Ха-ха-ха! Ох, люди-люди, не соскучишься с вами! Да кого же он тогда сможет ввести во искушение, если таким будет? Какой дурак станет его козлиное блеяние слушать? Наоборот, слушают речистых и самоуверенных, за красивыми и сильными идут на край света, а не за страшненькими и облезлыми. Вот Лютик иной раз как начнёт «заливать», так Сам заслушиваюсь.
– Значит, красота – преступна?
– Ой, да ну тебя! У вас, у русских, всё какие-то крайности. Красота и уродство – это всего лишь две условности. Вот яблоня уродлива по форме, а яблоки её прекрасны. Что красиво в одну эпоху – уродливо в другую, и наоборот. Лютик знает, что каждый конкретный человек считает красивым, и именно такой образ подсовывает, А люди придают красоте или слишком большое значение, или, наоборот, гонят и высмеивают её, стремясь втоптать в грязь. И то, и другое – неправильно. Важна золотая середина. Вот тебе нравится парк в родном городе, а другому кажется, что он представляет угрозу для людей. Дерево упадёт на кого-нибудь. И прямо по кумполу… Ты чего хотела-то спросить у Меня?
– Я не у Вас, а у товарища Саванова. И не узнать, а подать петицию… Только она не у меня, а у Маринки…
– Знаю.
– Знаете? Как Вы так всё знаете? Когда же Вы всё успеваете?
– Так назвался Богом – успевай всюду. А не можешь – ищи себе другое ремесло.
– И Вы правда всё-всё можете?
– Угу.
– То есть, я могу любое своё желание загадать, и Вы исполните?
– Ну, а чего же не исполнить-то? Правда, если оно не будет противоречить всеобщему ходу событий.
– Надо же! У меня столько желаний, что и не выбрать.
– Валяй что-нибудь одно. Самое важное.
– А… э… Как бы сделать так, чтобы у меня была своя семья? А то мне уже миллион лет, а я всё не замужем.
– Ну вот, ещё одна! До чего же у вас, у женщин, неинтересные желания. Мне вот каждая такие просьбы шлёт, – Саваоф потряс толстенной пачкой бумаг. – Некоторые тайно, чтобы никто не заподозрил в старомодности, другие – в открытую прут, как на амбразуру. А где Я вам столько женихов найду? Тебе ведь нужен хороший, внимательный, непьющий и так далее?
– Ага!
– «Ага». Нету! Таких – нету.
– Как так нету? А куда же они подевались?
– А Я почём знаю? Вот есть немного, – Саваоф вынул из сейфа тощую пару бумажек и положил её рядом с толстой пачкой прошений от женщин, – но они все пишут, чтобы я их защитил от кары такой, как брак: «Нас мало, но мы в тельняшках! Балтийский флот погибает, но не сдаётся!». Женщины просят: «Господи, помоги выйти замуж!», а мужчины просят: «Господи, сделай так, чтобы я никогда не женился!». Вот кого слушать?
– Даже не знаю.
– Хотя, вот есть китайцы. У Меня этих китайцев, как в Австралии зайцев. Тесно им, а Россия – велика. Им российское гражданство нужно, поэтому они охотно женятся на русских ду… то есть, женщинах.
– Вот уж угодили, так угодили, спасибо! У всех мужья как мужья, а у меня китаец будет! Вы мне дайте кого-нибудь из соотечественников.
– Большой дефицит.
– Почему сразу дефицит?
– Ну, нравится им быть дефицитом, чтобы цену себе набивать. За дефицитом гоняются, в очереди стоят, а какому кобелю это не лестно? Да и чем тебе китайцы не нравятся? Русские, когда утром с опухшими глазами и невнятной речью просыпаются, тоже ничем от китайцев не отличаются.
– Нет! Мужчины и так, как иностранцы, не поймёшь их ни черта, а если он ещё другой нации, считай, вообще как инопланетянин…
– Да зачем они тебе? Соединение с немилым – страдание, разлука с милым – опять страдание, желание недостижимого – одно страдание от этого.
– Что же такого недостижимого в том, чтобы иметь свою семью? Женщине за жизнь надо успеть построить дом, посадить сад, родить и вырастить детей, а я так ничего и не успею! Я же не бриллиантовое колье прошу. И почему именно соединение с немилым, а разлука – уже с милым? Нельзя ли сделать наоборот?