Вадька, как увидел Авторитета, сразу решил, что злодейка Валерьяновна донесла-таки о его «подвигах» на детской площадке, и его самого сейчас будут завязывать в спираль или узел. Он выронил свою железяку, попятился назад и забормотал:
– Ка-кас-кан-кастин Ни-ник-никлалаич, я больше не бу-уду-у! Я… мы… я не один был… Санька был и Вовка. Мы только с горки прокатились и всё. Я больше в детский сад никогда ни ногой… ни-ни! Мы… они только петушка хотели отломать, а он… а я…
Авторитет знать не знал, да и знать не желал про то, что кто-то имел намерение раздолбать детскую площадку в саду, благоустройству которой способствовала его жена. Поэтому ничего не понял из бессвязного потока сознания Вадьки и, в конце концов, рявкнул на него:
– Какого петушка? Какой тебе детский сад?! Тебе уже давно пора институт заканчивать, дубина, а не в детский сад ходить! Нанюхаются клея с утра, а потом бредят весь день. Брысь отсюда, токсикоз ходячий!
Вадька, ещё не веря своему счастью, побежал сначала в одну сторону, потом в другую, вспомнил о железке, подскочил к ней, подхватил, с рыси перешёл в галоп и карьером, карьером от греха подальше!
– Константин Николаевич, ну не сердитесь Вы так! – дёргает Авторитета за рукав Маринка. – Я пошутила, я больше не буду. Честное слово.
– Ещё раз так пошутишь, я тебе язык отрежу и своим волкам скормлю, и никакой брат тебе не поможет. Поняла? – совершенно спокойно и холодно говорит Авторитет.
– Угу, – она испуганно гладит его по рукаву, словно бы желая успокоить эту внезапно разбушевавшуюся стихию гнева.
– Не «угу», а так точно! – отдёргивает он руку.
– Так точно.
– Всё. Обе кругом марш! – скомандовал он, и мы пошли к станции, а Авторитет укатил в сторону своей Лесной улицы.
– Удивляюсь, как он тебя ещё не придушил! – злюсь я на глупую выходку Марины. – Чего тебя дёрнуло с ним сцепиться?
– Ничего он мне не сделает. Ему жена не позволит нас обижать, – нервно смеётся Марина и начинает ворчать: – Но ремонта крыши мне теперь не видать, как своих ушей. Чёрт, ещё и петицию нашу испортил… Как с ней теперь поедешь? Расписался! Как узнают – кто, так страшно подумать, что будет!
– Ты сама сказала: распишитесь. Тебя вечно кто-то за язык тянет, когда не надо!
– Я же в шутку. Я думала, что он откажется, а он намахал тут… Придётся по новой подписи собирать.
И мы пошли по новой. Но сначала зашли в буфет на станцию, чтобы съесть по пирожку с чаем, подкрепиться перед новым хождением по мукам. Но нам встретилась рыдающая Мария Игнатьевна со своими баулами.
– Вы представляете, не взяли у меня мои пирожки-ы-ы!
– Почему?
– В одном битое стекло нашли-ы-ы. Это всё Лёха, подлец такой! Я ему вчера денег не дала на выпивку, вот он и отомстил: в начинку стекло подсунул, идиот. Ведь идиот, каких поискать! Я ещё думаю, куда банка литровая пропала, а он её разбил и в пироги добавил. Буфетчица их всегда пробует первым делом, разломила, а там – стекло. А если бы не заметила?.. Я бы дала этому ироду денег, кабы они были, да где же я их найду?! До пенсии ещё три недели жить. Сегодня бы пирожки сдала, и были б деньги, а он, придурок, всю партию испоганил. Вот есть ум у мужика или нет? Если теперь в буфете откажутся мои пироги брать, как я буду жить на одну пенсию-у-у? Хоть бы киллера какого нанять, чтобы прибил этого гада! Всю душу мне вымотал, скотина, у-у-у! – она вдруг поняла, что слезами горю не поможешь, и уже бес слёз добавила с яростью: – Ведь сорок лет дубине, а ума всё нет. Авторитет его моложе, а сколько уже достиг в жизни. Мать свою не бьёт и пенсию у неё не ворует. Его-то мать так баулы не таскает, каждую копейку не считает. Даже корову давно продала за ненадобностью. Живёт как царица: в отдельном доме с газом и отоплением. Внуки какие у неё славные, невестка заботливая – ведь дал же Бог бабе такого сына! А мой тут голубя подстрелил из рогатки, домой принёс и хвалится: «А ты говорила, что я не могу ничего в дом принести! А я мясо принёс, почти целая курица, хоть суп вари». И жалко его, дурня, и сил уже нет на своём горбу тащить, – и она опять заревела.
Мы не знали, что сказать. Приуныли, что нам не придётся отведать вкусных пирожков, и это сказалось на нашей работе: никто не согласился подписывать нашу петицию. Но мы до того отупели, что чуть самому мэру не предложили поставить подпись в защиту парка. Идём и видим: Варвара едет на велосипеде домой, а вокруг неё, тоже на велосипеде, какой-то интересный мужчина кружит. Кто ж это такой, думаем, моложавый. Уж хотели ему предложить подпись поставить, смотрим, а это ж наш Арнольд Тимофеевич! Мы-то привыкли, что он всё время в джипе от людей прячется, а тут такие пируэты на велосипеде около Варьки выписывает! И так они увлечённо при этом о чём-то беседовали друг с другом, что мимо нас проехали и даже не заметили. Ну, дела! Мы постояли с разинутыми ртами, а потом я Маринке говорю:
– Даже неудобно как-то: человек в таком окрылённом состоянии, а мы на него кляузу стряпаем.
– Воевать надо или до полного разгрома врага! Балтийский флот не сдаётся… Слушай, мне тут этот язвенник и трезвенник Василий Филиппович, который про морские приключения книжки читает, выговор сделал, что я на него внимания не обращаю, что он уж не знает, как на себя его обратить. Это он, оказывается, дурацкими рассказами о том, что все бабы на него покушаются, хотел, стало быть, меня своей персоной заинтересовать! Странные всё-таки эти мужики: ничего не могут прямо сказать. Все с какими-то выкрутасами.
– Ну, а ты чего?
– На кой чёрт он мне нужен! Здоровье и ум где-то промотал с ранней юности, а теперь на меня взор обратил. Ха! Книги читает, которые у меня ещё в детстве были прочитаны. А потом мне их содержание пересказывает с умным видом: дескать, вы, бабы-дуры ничего не знаете. Хотя я уж привыкла, что женихи со странностями меня сами находят… Ты меня не отвлекай: нам надо ещё как минимум пять подписей собрать. «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает».
Мы собрали ещё четыре. Только не понадобились нам ни подписи, ни петиция эта.
* * *
Бывает, так устанешь, что даже снов не видишь. Во сне время как-то странно себя ведёт. То несколько часов сжимаются в одно мгновение, когда только что закрыла глаза, а уже открываешь и видишь утро за окном. То за четверть часа успеет присниться история на несколько томов повествования. Но тут приснился под утро сон мало сказать, что странный, а вовсе неописуемый! Может, дымом надышалась? Нечто в духе сюрреализма, будто иду я по коридору, куда выходят двери кабинетов всевозможных начальников, и ищу кабинет товарища Саванова. А Маринки почему-то со мной нет. И в коридоре тоже никого нет, хотя в таких заведениях всегда очереди, так что не с первого раза и попадёшь на приём к занятым государственным мужам. Всем чего-то надо, все чего-то просят у них вместо того, чтобы своими силами решать свои проблемы, как это делает криминал. Так бы и сказали людям, чтобы все равнялись на него, а не отвлекали занятых господ по пустякам. Мы бы поняли.