Мука, разное масло, булгур, лимоны – почти все, что можно было пожелать, могли достать контрабандисты Васака. Он объяснял матроне, что единственным препятствием в полном обеспечении сирот продовольствием была цена товаров.
Матрона не доверяла Васаку, но грузовики с продуктами, которые отправила благотворительная организация, курировавшая приют, разгрузили не в той части Средиземноморья, и у управляющей не было выбора, кроме как иметь дело с контрабандистом.
Воспользовавшись собственными средствами и пожертвованиями, которые она выпрашивала у иностранцев, женщине удалось заплатить за продукты и прокормить детей. Продовольствие и медикаменты прибывали в приют и днем и ночью, и среди поставок были даже ящики, помеченные знаками Красного Креста.
Васак приметил Ануш, работающую у доктора Алтуняна, и допытывался у Аршака, кто она такая, пока тот в конце концов не назвал мужчине ее имя.
Он начал появляться в больнице Карантины с бинтами, мазями и лекарствами. Мужчина приносил подарки – сухофрукты и флаконы заграничных духов.
Не было того, чего он не мог бы достать, и все это контрабандист бросал к ногам девушки. Ануш принимала подарки неохотно. Ее не интересовал Васак, но ей нужно было, чтобы поставки для беженцев не прекращались. Ануш была с ним вежлива, осторожно выражала свою благодарность и игнорировала его прозрачные намеки. Васак не был мужчиной, который легко сдается, и поэтому он решил изменить тактику.
Он был одаренным имитатором и копировал матрону столь ловко, что его шутки не могли не вызвать улыбку у Ануш. Незаметно для самой себя девушка привыкла к нему. Она стала зависеть от этого человека, как зависела от определения, что в неделе семь дней. Ануш никогда не интересовалась жизнью Васака за пределами больницы, но знала о нем больше, чем он предполагал.
Аршак рассказал ей, что контрабандист был членом Армянской революционной федерации, подпольной организации, цель которой состояла в том, чтобы убить всех членов турецкого правительства, имеющих отношение к геноциду армян. Турецкий генерал был расстрелян возле его квартиры в Берлине, и Аршак утверждал, что ячейка Васака была ответственна за произошедшее. В глазах Аршака эти мужчины были героями.
Однажды, в конце дождливой осени, Васак пропал. Люди думали, что он умер, погиб в борьбе за правое дело армянского народа. Аршак утверждал, что он скрывается в горах, готовя следующее нападение, но Ануш знала, что с ним произошло на самом деле.
Однажды ночью, когда шел сильный ливень, превративший улицы Карантины в потоки грязи, Васак пришел домой к Ануш. Вода стекала с него ручьями, и девушка пригласила его войти. Он молчал, дрожал, чувствуя себя неуютно в пространстве крошечной комнаты; на пол капала вода. Ануш помогла мужчине разуться и начала его растирать, чтобы согреть.
Внезапно он схватил девушку, прижал ее к стене и начал стягивать с нее ночную сорочку, ища губами ее губы, а руки рвали ткань на груди.
– Нет, Васак!
Он завел ей руки за голову.
– Нет, не так…
Коленом он раздвинул ей ноги. Она почувствовала его холодную руку у себя между бедрами. Потом он вошел в нее и застонал.
Дождь барабанил по тонкой крыше, пока он прижимал ее бедра к стене, а затем все закончилось. Мужчина отстранился, его голая спина была мокрой.
– Мне нужно идти, – сказал он.
Больше Ануш его не видела, но через несколько месяцев ей под дверь подсунули письмо. Он сообщал, что ему пришлось улететь в Америку. Работы постоянной нет, он подрабатывает то там, то тут. Он хотел, чтобы Ануш приехала к нему в Филадельфию как можно скорее.
Девушка вышла на улицу и бросила письмо в костер.
Джахан
– Еще раз, папа! Расскажи мне про maman.
– Я опоздаю, ma petite
[54]
.
– Пожалуйста, расскажи еще раз! Je t’en prie
[55]
.
– Я попрошу Мелике почитать тебе.
– Я не хочу Мелике! Пожалуйста, папа, расскажи про маму!
– Меня все ждут, chérie
[56]
. Я расскажу тебе завтра вечером.
– Она была настоящей принцессой, папа? Она жила во дворце Топкапы?
– Конечно, она была принцессой. Разве я тебе не говорил, что она была любимицей султана? Разве не рассказывал, какие прекрасные подарки он ей дарил? Очень редкого и самого прекрасного белого тигра…
– Да, его звали Гриф!
– И говорящего какаду…
– По имени Плюм!
– И столько золота и драгоценностей, что можно было наполнить тысячи пещер. И так как она была самой прекрасной и умной принцессой на свете, она всегда укладывалась спать, когда ей говорил султан. – Джахан наклонился поцеловать дочь. – И ты делай так же.
– А почему мы не можем пойти во дворец, папа?
– Потому что maman там больше нет. Помнишь, я тебе рассказывал о том, как она заболела?
Малышка кивнула.
– Я говорил, что она теперь с дедушкой, и там она очень счастлива.
– А откуда ты знаешь? Ты там был?
– Нет, дорогая, – мужчина улыбнулся. – Я, наверное, для этого слишком стар.
– А можно я туда пойду?
Джахан нагнулся и погладил дочку по волосам:
– Твоя мама хотела бы, чтобы ты осталась со мной. Она хотела, чтобы ты была принцессой, как и она.
– Но я не принцесса! Танзу говорит, я не принцесса…
– Для меня ты принцесса. – Джахан поцеловал Лале в лоб. – Теперь спи. Увидимся завтра утром.
Мужчина подоткнул одеяло, наклонился погасить настольную лампу. Рядом стояла, наблюдая за ним, мадам Орфалеа. Женщина была одета для посещения оперы и как раз положила театральный бинокль в ридикюль.
– Ты считаешь, это правильно? – спросила она сына, как только он закрыл за ними дверь. – Говорить о ее матери в такой манере?
– А как бы ты хотела, чтобы я говорил о ней?
– Может быть, было бы лучше, если бы ты описывал ее более реалистично?
– Ты хотела бы, чтобы я рассказал дочери о том, что ее мать была убита таким же человеком, как мой отец?
Мадам Орфалеа дернулась, будто сын ударил ее.
Прошло уже почти три года с тех пор, как умер его отец, но его мать все еще оплакивала мужа. Она изменилась, на лице появились морщины, и казалось, она лишилась чего-то важного в себе. В ней пропала искра и кокетливая девичья смешливость. Она носила длинные, до пят, черные одеяния, в то время как в моду начали входить платья более короткие.
Население деморализованной после войны Турции сплачивалось вокруг молодого Кемаля Ататюрка. Мадам Орфалеа оплакивала не только своего усопшего мужа, но и прежний уклад жизни.