Мой день был расписан по минутам: уроки, домашнее хозяйство. Времени на слезы и жалость к себе не осталось. Забыв про постоянно ноющий шов, я носилась по городу. Кое-что в моем положении стало казаться удобным. Например, я никогда не брала зря зонтик, даже если прогноз погоды предсказывал тропический ливень, первым делом прислушивалась к себе: ноет шов? Ага, сейчас хлынет вода с неба. Ничего не болит? Вот и прекрасно, оставим зонтик на вешалке. Шов до сих пор ни разу не подвел меня, он болит только к перемене погоды.
Прибегая домой в девять, когда начиналась программа «Время», я быстренько запихивала в холодильник принесенные продукты и кидалась к очередной рукописи с радостной мыслью.
— Вот сейчас сяду и отдохну!
Законченные детективы, количеством четыре штуки, были перепечатаны и разбрелись по знакомым. Мои подруги читали их, восхищались, просили продолжения, я старательно кропала новую книгу, абсолютно не помышляя ни о каком издании опусов.
Третьего сентября к нам в гости явился Сережка, старший сын Оксаны, попил чаю и вдруг спросил:
— Почему не несешь рукописи в издательство?
— Зачем? — удивилась я.
— Так книгу выпустят, гонорар дадут!
— Ерунда, — отмахнулась я.
— За каким чертом тогда пишешь? — удивился Сережка.
— Ну… мне просто нравится процесс.
— Ага, — кивнул он, — самозабвенная графоманка. Немедленно неси свои романы в «ЭКСМО» сейчас столько дряни печатают, тебя обязательно опубликуют!
— И правда, мусик, — подхватила Маня. — Сережа прав.
— Почему в «ЭКСМО»? — продолжала недоумевать я.
Сережа хмыкнул:
— Оно находится в двух шагах от твоего дома. Прикинь, через пару лет, когда ты станешь дико популярной и знаменитой, будет очень удобно бегать туда.
Я в задумчивости пошла в свою спальню и стала изучать томики Марининой, Поляковой. Все их книги выпустило «ЭКСМО».
Значит, в этом издательстве такие отличные авторы… Может, и впрямь попробовать?
Ночью ко мне в кровать влезла Машка, забилась под одеяло и зашептала:
— Мусечка, ты станешь великой, лучше Агаты Кристи!
— Спасибо, котик, — улыбнулась я. — Но это маловероятно.
— Нет, я знаю точно, — настаивала девочка, — только вот тебе мой совет, иди в «ЭКСМО» шестого сентября.
— Почему?
— Это же мой день рождения, — воскликнула дочка, — тебе должно феерически повезти, я буду кулаки держать.
Шестого сентября я явилась по адресу, найденному на последней странице книги Александры Марининой. Тогда издательство находилось на улице Народного ополчения.
Стоял жаркий, даже душный день. Москва ходила в сарафанах и шортах, но у меня была в разгаре очередная химия, которая отчего-то нарушила терморегуляцию организма. Меня колотил озноб, поэтому я надела шерстяное пальтишко с мутоновым воротничком, а на лысину натянула красную береточку, от парика начала болеть голова.
Держа под мышкой папочку с рукописью, я позвонила в звонок, секъюрити открыл дверь. Я вошла в узкий коридор, ангелы задудели в трубы, богиня удачи распростерла надо мной крылья. Мне феерически повезло, потому что, войдя в издательство, я сразу наткнулась на статного, высокого мужчину, одетого в безукоризненно отглаженный, дорогой костюм.
Это сейчас я знаю, что его зовут Игорь Вячеславович Сопиков, что он главный редактор, человек, принимающий стратегические решения, и что многие начинающие авторы очень хотят с ним познакомиться.
Но шестого сентября я, наивная чукотская девушка, просто налетела на него, наступила ему на ногу и принялась извиняться. Он глянул на меня с высоты своего роста. И я вдруг сообразила, что он просто обязан принять странную посетительницу за сумасшедшую. А вы бы сами что подумали, увидев перед собой жарким днем даму, обряженную в пальто с меховым воротником и беретку? Я, проработавшая много лет в «Вечерней Москве», великолепно знала, что по редакциям толпами бродят шизофреники, непризнанные гении, пишущие толстенные романы и длиннющие поэмы самого жуткого содержания.
Сопиков просто обязан был выгнать меня. Но, очевидно, Маша оказалась права, в день рождения дочери ее матери феерически повезло. Игорь Вячеславович помолчал, а потом сказал:
— Здравствуйте.
— Добрый день, — пропищала я, страшно злясь на то, у меня такой детский голос.
Писатель должен разговаривать низким тембром, а не пищать, как резиновая игрушка.
— Вы в «ЭКСМО»? — осторожно уточнил Сопиков.
Очевидно, он надеялся, что странноватого вида тетка просто ошиблась адресом.
— Да, — кивнула я, — в издательство, рукопись принесла.
— Так вы автор?
Я почувствовала невероятную гордость. Автор! Боже, какие восхитительные слова!
— Что у вас? — продолжал интересоваться Сопиков.
— Вот, книга.
— В каком жанре?
— Детектив.
— Ах криминальный роман, — протянул главный редактор.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга, потом в его глазах промелькнула плохо скрытая жалость, и он сказал таким тоном, каким нянечка разговаривает с ребенком-дауном:
— Вы ступайте в комнату, где сидит Ольга Вячеславовна Рубис, и отдайте ей рукопись. Вот сюда, налево, последняя дверь. Скажите, Сопиков послал.
С этими словами он быстро ушел, а я птицей полетела в указанном направлении, ощущая полнейшее счастье. Мне не сказали: «Пошла вон», не вытурили с позором.
Забыв про правила приличия, я без всякого стука распахнула дверь и очутилась в крохотной комнатенке, где впритык друг к другу стояли два письменных стола.
За одним сидел парень, за другим молодая, красивая, стройная блондинка, такой следует ходить по подиуму, а не томиться над бумагами. Окончательно растерявшись, я повернулась к юноше и спросила:
— Простите, это вы Ольга Вячеславовна Рубис?
Парень хихикнул и абсолютно серьезно ответил:
— Нет, я Алексей Брагинский, Рубис сидит напротив!
Представляете, что подумала обо мне редактор?
Какой идиоткой она, очевидно, посчитала посетительницу! Но, несмотря на это, Ольга Вячеславовна вежливо спросила:
— Что у вас? — Рукопись, меня Сопиков прислал, — затарахтела я, детектив, все говорят, очень интересный, сейчас расскажу суть…
— Давайте я сама посмотрю, — перебила меня Ольга Вячеславовна.
Я знаю за собой одну особенность, как бы это помягче сказать… Понимаете, я слегка болтлива, мой рот не закрывается ни на минуту, язык без устали сообщает кучу по большей части никому не нужной информации. В момент волнения он начинает работать с утроенной силой, а из груди вырывается совершенно идиотское хихиканье.