У нас все хорошо - читать онлайн книгу. Автор: Арно Гайгер cтр.№ 36

Он закрепляет створку ворот на стене склада, потом опустошает переполненный почтовый ящик. Ингрид, немало удивленная таким спросом на фирму, несущую одни убытки, заводит свой велосипед в залитое светом помещение. Здесь два верстака, токарный станок и пресс для корректурных оттисков, на котором Петер больше не работает с тех пор, как заказывает печать в Оттакринге. Ящики из-под боеприпасов служат сиденьями и одновременно складом для поломанных инструментов. Чучело барсука, украденное из разбомбленной гимназии, на задней полке уткнулось носом в коробки с самой первой версией игры Знаешь ли ты Австрию? Игра? Да. Географическая и туристская игра, в центре внимания которой находится маленькая оккупированная (может, вскоре обретущая независимость?) республика во всей своей красе и безобидности.

Несколько коробок этой игры Петер выгружает из багажника «морриса», два десятка рекламационных экземпляров, которые ему вернули во время его представительской поездки по южным федеральным землям и по зальцбургским долинам. Он вздыхает:

— По-прежнему недостача всего, кроме работы.

— Забудь ненадолго про работу.

Ингрид проходит за Петером внутрь склада. Там пахнет бумагой, сырыми опилками, ржавчиной и машинным маслом. Немного холодновато. Они садятся рядом на ящик от боеприпасов, прижимаются ладонями, сплетают пальцы и стискивают их до побеления суставов.

— Ты, конечно, проголодался после долгой поездки.

— Не то слово. — Петер делает выдох. И добавляет после паузы: — Но в последние дни я так часто бывал в трактире, что мне туда уже не хочется.

— Тебе просто не хочется возвращать деньги госпоже Штёр.

Его улыбка кривится, он глядит (как бы это сказать?) словно побитый в двойном смысле, виноватый и… Он что, стыдится? Стесняется, во всяком случае.

— Мой друг, об этом мы еще поговорим.

А пока Ингрид оставляет его в покое. Она берет свой велосипед и едет к Грайслеру. Когда она возвращается, уютом все еще не пахнет, и Петер все с той же кислой миной, одетый в повседневное, в обвисших джинсах (и где он их только подобрал?) и неприглядном сером халате, подаренном старшей сестрой на последнее Рождество. Он возится с расклеившимися играми. Ингрид тоже переодевается, как обычно, когда приезжает на склад, она боится запачкаться. Она перевезла сюда любимые старые платья, которые дома ей нельзя надеть даже в сад, платья как декларация независимости, так ей кажется, подходящие для холостяцкой обстановки склада, подходящие здесь ко всему временному и неустроенному, к отсутствию удобств, к покореженной, видавшей виды, но действующей электроплитке, на которой она готовит для Петера еду. Кармашки из теста с капустой, пряностями и яйцом, а к ним салат, хлеб, пиво.

— Мой руки, обед готов!

Петер вешает серый халат на крючок у раковины и основательно моет руки по локоть. Потом садится к столику, выщербленному ножами, который Ингрид освободила и передвинула на середину помещения вместе с двумя ящиками от боеприпасов. С нескрываемым зверским аппетитом он придвигает к себе тарелку, наполненную Ингрид, берет вилку и склоняется над едой. Ингрид наблюдает, как он уписывает еду, как делает глотательные движения. Иногда сжимает его плечо или бедро, будто желая удостовериться, что он здесь. Его глаза, его рот, каждый дюйм его тела. И его пальцы. Ей нравится смотреть, как он берет ими что-нибудь. Хлеб. Как подносит хлеб ко рту, как откусывает. Он смотрит на Ингрид поверх своей руки. Подмигивает ей. Это радует ее. Сытый, он трогает свой живот. Ингрид тоже трогает живот (надежда, вот уже несколько дней, что нехорошее самочувствие вызвано всего лишь запором, ну пожалуйста, Господи!). Петер подставляет стакан, она еще раз наполняет его, а Петер подбирает на тарелке остатки капусты с последним кусочком хлеба. Запивает большими глотками, издает сытый стон и откидывается назад, опершись руками о ящик. Кажется, сейчас он улыбнется.

— Я тебя люблю, — говорит он.

А Ингрид, принимаясь мыть посуду:

— И правильно делаешь. Но в настоящий момент гораздо важнее объяснений в любви, которые даются тебе без усилий, ответить на несколько вопросов.

Ингрид хочет знать, кому Петер должен и сколько. Сколько непоступивших платежей еще можно ожидать реально, а не иллюзорно. И где его кинули. Каков складской запас, за вычетом того, что ему придется выбросить, потому что — еще один промах в жизни Петера Эрлаха, еще один удар ниже экономического пояса — грядет Государственный договор, и границы между зонами исчезнут. Затем: на какие доходы он рассчитывает в месяц, прикидочно, включая то, что приносит ему репетиторство. Каковы текущие расходы, включая ремонт «морриса», у которого с печальным постоянством то рвется тормозной трос, то, как вчера, лопается колесо.

И:

— Сколько тебе еще, собственно, осталось учиться? Хорошо бы заняться учебой, тогда я была бы совершенно счастлива.

Она вытирает руки грязным полотенцем, потом берет бумажку и карандаш в намерении привнести в жизнь Петера математический порядок и подогнать ее под расчеты, не прилагая к стараниям Петера никакого другого мерила, кроме вычисляемого успеха; в счет не идут ни знакомства, которыми он обзаводится во время поездок, ни возможность посмотреть на маленький мир, что, по словам Петера, имеет свою ценность. Он должен наконец, умоляет Ингрид, начать мыслить экономически, ее отец совершенно прав, когда говорит, что счастье двумя пальчиками не возьмешь.

— А неплохо было бы.

— Бесплатно дается только смерть.

Ингрид энергично придвигается ближе к столу и подкладывает под себя ногу, чтобы сидеть повыше. Раздвинув локти, она расчерчивает огрызком карандаша обрывок бумаги на графы.

— Ну, выкладывай, рассказывай по порядку, я должна все знать.

Сложение и вычитание, время от времени округление, но не в пользу Петера, что не встречает возражений, и так шаг за шагом, Ингрид готова держать пари, что цифры по-прежнему приукрашены. Восемь плюс семь, плюс одна, плюс одна, плюс девять, плюс две, двадцать восемь, еще восемь, еще две, две плюс восемь, плюс три, плюс две, плюс девять, плюс семь, плюс одна, тридцать две, прибавим сюда две, еще три и плюс четыре, плюс девять, плюс три, плюс пять, плюс семь и шесть, тридцать семь. Округляем:

— Сорок тысяч шиллингов долга, двадцать тысяч шиллингов непоступивших платежей. Петер, да ты увяз по шею.

Петер смущенно принимается за свою работу, а Ингрид смотрит, как он готовит к рассылке поступившие заказы — с терпением, которое кажется ей обреченным; эта работа словно наркоз для него. Ингрид пишет в начале и в конце расчетного листка: СРОЧНО ПРИНЯТЬ К СВЕДЕНИЮ! встает и пришпиливает листок к доске объявлений, слева от входа. Затем, вернувшись к ящику, она высказывает все, что накопилось у нее на душе: я должна сказать тебе это ясно и недвусмысленно, — и она должна признаться себе, что ей это приятно: говорить со взрослым мужчиной на равных, не заглядывая просительно в глаза, как ребенок, эти чертовы шесть лет разницы в возрасте, которые со стороны совсем незаметны.