Удар отложенной смерти - читать онлайн книгу. Автор: Инна Тронина cтр.№ 16

Канва нового грандиозного проекта моментально обозначилась в мозгу – пока только пунктиром. Оставалось выбрать определённую тактику. Для Обера безвыходных ситуаций не было, и в панику он никогда не впадал.

Уже садясь в «Волгу». Филипп взял Кислякова за рукав:

– Валер, ты в курсе, где сейчас Горбовский? Он в городе?

– По моим данным, нет. Только поздно вечером прилетит из Москвы.

– Значит, Озирский сейчас с ним встретиться не может. И кассеты уж точно не передаст.

– Он, наверное, уже передал, – предположил Валерий, наблюдая, как Готтхильф снова достаёт сигарету и включает красноватую лампочку под потолком.

Салон «Волги» напоминал зимний лес – чехлы на сидениях, руль и стены были словно сделаны из пушистого, сверкающего инея.

Филипп усмехнулся:

– Не бойся, не передал. Всё, друг любезный, шуруй, как условились!..

Обер не был уверен в том, что оговорит правду. Но следовало успокоить Кислякова, чтобы тот угомонился хотя бы на сегодняшний вечер. Включив молочно-белые фары, он ярко осветил Валеру и увидел, что тот чуть не плачет.

– До завтра! – попрощался Обер и дал задний ход, чтобы половчее разминуться с очередным похоронным автобусом.

* * *

Озирский жил на Юго-Западе, в Ульянке, у пересечения проспекта Маршала Жукова и Петергофского шоссе. Путь предстоял долгий – через весь город наискосок. Филиппу повезло – по дороге на Шафировский он успел заправиться. А то бы пришлось сейчас терять драгоценное время, когда каждая минута может оказаться роковой.

Готтхильф вспомнил Валерия – как тот стоял в свете фар, среди танцующих снежинок на парковке, провожая «Волгу» босса. Конечно, парень прекрасно понимает, что психовать действительно не стоит – для него всё кончено. Что бы ни случилось, за побег Озирского спросят с Валерия. Авторитеты не любят признавать свои ошибки, а потому жертвуют всякой шелупонью – вроде него, Кислякова.

Готтхильф ехал по Шафировскому в сторону Пискарёвского, опустив ветровое стекло и наслаждаясь прохладой. Разгорячённое у печей лицо он подставил под тугую струю ветра, и ароматный дым «Винстона» относило вглубь шикарного салона.

Навстречу с рычанием неслись грузовики, и от света их фар заболели уставшие за день глаза. Филипп не переносил запаха формалина, и потому каждый визит в крематорий превращался для него в сущую пытку. Впереди замерцали тусклые огни домов. На фоне чёрного зимнего неба кварталы выглядели ирреально, призрачно, даже зловеще.

Филипп свернул на Пискарёвский проспект, погнал «Волгу» в сторону Полюстрова. А сам вдруг вспомнил, очень ясно, до щемящей боли в сердце, как двадцать четыре года назад возвращался поздним вечером домой. И нынешние светящиеся окна напоминали ему другие – в Лисаковске, в мазанке, на краю казахской степи.

Мальчишка боялся взглянуть на тёмные окна, за которыми его никто не ждал. Сначала умер дедушка, папа отца, а через месяц мать. Филиппу стало жутко в пустых крошечных комнатках, и он переселился к двоюродному брату Тиму. Так два подростка и жили, поддерживая друг друга и утешая в горе. Вся их родня оказалась на кладбище, под лютеранскими крестами.

Так же, как сейчас на тротуары, снег ложился на их могилы. Филипп сидел, скорчившись, на притащенном из мазанки берёзовом кругляке. Ледяной степной ветер насквозь продувал плохонькую брезентовую куртку, снег заметал его рыжие, почти красные тогда волосы. Уткнувшись заплаканным лицом в сырые свои колени, Филипп мечтал только об одном – простудиться здесь, заболеть и умереть, потому что жизнь его в шестнадцать лет закончилась.

Тим возился рядом, у могил своих родственников. Время от времени он оборачивался, смотрел на Филиппа, в отчаянии кусал губы. Потом молча подходил к нему, надевал на оледеневшие волосы меховую ушанку, буквально силком уводил домой. А там растапливал печку, кипятил чай с травами, отпаивал брата, потому что панически боялся потерять ещё и его…

Мальчишки никогда не видели берёз, родились и прожили недолгие, трудные свои годы в казахстанских степях. Чурбан они уволокли из поленницы, с платформы, идущей в составе с Урала в Арыстансор. И дедушка Иоганн, уже неизлечимо больной, которому не могли помочь его любимые травы, объяснял братьям, как выглядит берёза.

Готтхильф рад был бы вызвать в своём сознании такой же ясный образ отца, но не мог. Они так и не увиделись, разминулись на пятнадцать минут холодным солнечным днём, четвёртого апреля сорок девятого года. Филипп ещё не успел родиться, а Адольф уже умер. И никакие фотографии не могли заменить живого общения. Мама, помнится, радовалась – ведь сын получился вылитый Дольфи…

Мощная казахстанская «малина» пригрела сироток-немчиков. Филипп окончил медицинское училище, Тим шоферил даже без прав, с шестнадцати лет. Бандиты и воры пользовали их в качестве «лепилы» и «водилы». А спустя совсем немного времени оба стали «стрелками». Точнее, палачами, исполнителями приговоров уголовных «правилок», так как далеко не всегда они стреляли. Сказать честно, стреляли гораздо реже, чем резали, душили, травили, топили в нужниках. Просто их называли так – красиво, романтично. А потом пришло с Запада и прижилось на родных просторах короткое и ёмкое слово, заменившее все прочие – киллер…

Самое главное, думал Филипп, перехватить Озирского как можно скорее. Куда он поедет – домой или в травмпункт? Если второе, то плохо – составят акт, сообщат опять-таки в милицию. Но почему-то Готтхильф был уверен, что Озирский так не поступит. Он переносил на ногах разные напасти. Единственное, что могло произойти – внезапная потеря сознания, шок. Обер не знал, как долго и сильно били Андрея до его прихода. Тут может не выдержать и каратист, тем более что Ременюк тоже имеет пояс.

Готтхильф включил приёмник, чтобы отвлечься, и наткнулся в первой программе на песню «Дикие лебеди». На «Маяке» важный болтун, многозначительно экая, давал советы насчёт вывода страны из кризиса. Мимолётный анализ его выкладок позволил Готтхильфу понять, что таким макаром страну в кризис можно завести ещё глубже.

Странно, но необходимость тратить время, силы, даже рисковать жизнью и свободой не взбесила, не огорчила. Филипп обрадовался случаю поближе познакомиться с Озирским и понять, чем тот воздействует на людей, каким образом их вербует. Нужно было встать на место тех, кто уже поплатился жизнью, не сумев справиться с обаянием Андрея, и те, кто ещё только готовится ответить за своё предательство.

Контакты с человеком, держащим в руках агентурную сеть отдела борьбы с организованной преступностью, всегда могли пригодиться. Если Озирский не выгонит его сейчас, не врежет в челюсть и не сдаст в ментовку, будет совсем здорово. Готтхильф подумал об этом и криво усмехнулся, согревая заледеневшие руки на мягком ворсе руля.

Остались позади новостройки, пошли кварталы, застроенные «сталинками». Филипп сквозь внезапно поваливший снег пробился по Свердловской и Арсенальной набережным до Литейного моста. По горбатой набережной Кутузова, мимо Летнего сада, он благополучно добрался до Марсова поля. Вроде бы, никто его сейчас не вёл. Но всё-таки следовало соблюдать осторожность – чисто на всякий случай.