Берега. Роман о семействе Дюморье - читать онлайн книгу. Автор: Дафна дю Морье cтр.№ 63

Поэтому чаще обедали они в небольшом кафе на улице Вожирар, неподалеку от театра «Одеон», – владелец кафе ничего не имел против таких шумных посетителей. Они пили vin à seize [76] (по шестнадцать су за литр), пели, много смеялись и в конце концов, сильно за полночь, зевая, расходились по домам, беспричинно счастливые. В «Трильби» подробно описан восхитительный рождественский ужин в мастерской, причем почти без преувеличений: как они заказали из Англии корзину со всякими лакомствами и прибыла она только в девять вечера под Рождество, когда у них уже мутилось в глазах от голода. В тот вечер в мастерской яблоку было негде упасть, столько в нее набилось студентов, и Джиги был там, разумеется, тоже, в увольнении, – и, как всегда, сделался центром и душой праздника.

А какой это был праздник! Индейка, ветчина, колбаса, pâté de foie gras [77] , всевозможное варенье, pâtisseries [78] , а главным – и самым дорогим – лакомством стало настоящее английское пиво в бутылках. После ужина все демонстрировали свои таланты: Роули показывал упражнения с гантелями, Тэмми Ламонт отплясывал с саблями, а неукротимый Джиги станцевал канкан – и дом едва не рухнул от хохота. Шум стоял оглушающий, особенно когда они затеяли «петушиный бой»: явился sergent de ville [79] и принялся их отчитывать: мол, их слышно даже на другом берегу, они не дают людям спать. Городового уговорили пропустить стаканчик, налили покрепче – бедняга и глазом не успел моргнуть, как набрался не меньше остальных, уселся на пол и стал играть с Джиги в петушиный бой.

Закончилась вечеринка только в восемь утра; Кики так вымотался, что уснул на Марсовом поле по дороге домой – потерял галстук и воротничок и помял шляпу.

Ему еще повезло, что на Рождество мама уехала в Версаль к тете Луизе! Вряд ли бы она пришла в восторг, открыв дверь своему смирному, послушному Кики и обнаружив раскрасневшегося, растрепанного молодца, который едва держится на ногах. Но для него это была едва ли не лучшая ночь его жизни, и, падая лицом в подушку, он все еще напевал:

Fi! de ces vins d’Espagne

Ils ne sont pas faits pour nous.

C’est le vin à quatre sous

Qui nous sert de Champagne [80] .

Всю зиму и весну Кики трудился в мастерской у Глейра, однако в итоге обнаружил, что преуспел не так сильно, как ему бы хотелось.

Жить в Париже было приятно – слишком приятно для сосредоточенной работы: долгие веселые дневные и вечерние часы, которые он проводил с друзьями в общей их мастерской, не способствовали серьезной учебе. Слишком много они пели и забавлялись, слишком часто фехтовали, боксировали или попросту болтали о пустяках. Кики понимал, что, если он хочет чего-то добиться, пора кончать с этим беспечным, праздным образом жизни. Не так уж редко он встречал в Латинском квартале людей, которые начинали с самыми серьезными намерениями, как и он сам, но и спустя пять лет топтались на том же месте – по той простой причине, что втянулись в здешний образ жизни. Волосы они отращивали длиннее, чем следовало, мытьем и чисткой ногтей особо не утруждались, а бархатные куртки у них были потертые и замызганные. Они обычно собирались компаниями человек по пять, в ка фе проводили больше времени, чем в мастерских, постоянно рассуждали об Искусстве с большой буквы, вот только работ их никто не видел, за вычетом небрежных набросков на салфетках.

Недолго было превратиться в типичного представителя парижской богемы, поэтому в конце апреля Кики собрал волю в кулак и решил изменить свою жизнь.

Кто-то рассказал ему об академии в Антверпене, которой в то время руководил Де Кейзер [81] , а живопись там преподавал ван Лериус [82] , хорошо известный английским и американским любителям искусства. Учили в академии серьезно, методично; в отличие от мастерской Глейра, цвету придавалось больше значения, чем форме. Кики успел подустать от методов Глейра, а академия Де Кейзера показалась ему с чужих слов самым подходящим местом. Он обсудил эту идею с матерью, которая не стала противиться его желанию сменить место жительства. В Антверпене жизнь не дороже, чем в Париже, – возможно, даже дешевле, – да и для нее там найдется много интересного: картины, здания, церкви. Несчастный Луи-Матюрен успел несколько раз там побывать по делам в старые времена и всегда отзывался о городе с похвалой. Эллен предложила, чтобы для начала Кики отправился туда один, посмотрел, понравится ли ему город, захочется ли там жить, она же тем временем съездит в Англию и поживет в Милфорде – обсудит с Джорджем денежные дела и навестит Изабеллу.

Собственно, она может провести там месяца три; в Мил форде летом так прелестно! Итак, в начале мая Кики отправился в Антверпен и поступил в академию. Работал он здесь куда усерднее, чем в Париже, – вставал рано утром и рисовал с шести до восьми. Потом завтракал булочкой и чашкой кофе и с девяти до полудня опять вставал к мольберту. Дешевый обед в дешевом ресторанчике – и снова за дело, до конца дня: как правило, он копировал в галерее старых мастеров.

Вечером он шел прогуляться по набережным и крепостным валам, курил одну за другой тонкие черные сигары, а потом ложился в постель и читал, пока не заснет.

Поначалу он скучал по друзьям с улицы Нотр-Дам-де-Шан и мучился одиночеством, однако вскоре крепко сдружился с одним из студентов, который, кстати говоря, тоже был бывшим учеником Глейра. Звали его Феликс Мошелес. Он был наполовину немец, наполовину русский – истинный космополит, художник, а кроме того, отличный музыкант. Непокорные черные кудри он, как правило, под вязывал плетеной тесемкой, ходил в просторной рабочей блузе, использовал в работе все цвета радуги, а на обороте холста писал какие-то странные слова. Внешность его сразу же очаровала впечатлительного Кики, с карандаша которого всегда готова была спорхнуть карикатура, и по ходу первого их разговора Мошелес заметил одобрительное выражение в глазах нового знакомца и углядел, что тот что-то чертит на обороте конверта. Он выхватил конверт и обнаружил собственный портрет, неимоверно утрированный и ужасно смешной, – с того момента и началась их дружба.

Карикатуры, разумеется, считались лишь развлечением, серьезной работой оставалась масляная живопись. Кики, не отличавшийся особым терпением, затеял писать портрет в натуральную величину – крестьянка с ребенком на руках, – в котором угадывался определенный талант. В молодом человеке тут же вспыхнуло желание создавать шедевры – крупные полотна, и он немало огорчился, когда оказалось, что обучение у него продвигается не так споро, как у некоторых других студентов – например, у юнца по имени Альма-Тадема [83] и еще у одного, которого звали Хейерманс [84] .