Империя. Роман об имперском Риме - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Сейлор cтр.№ 87

– Мы готовы идти? – спросил Луций.

– Пожалуй, да, – ответил Эпафродит. – Раба брать?

– Конечно, – кивнул Марциал. – Мы там пробудем весь день. Раб принесет поесть. Какая жалость, что он не сходит за нас и в уборную! Но некоторые дела все же нельзя возложить на прислугу.

– И где же мы его разместим? – осведомился Эпафродит.

– Думаю, там, как в театре, – сказал Марциал, – в задней части ярусов наверняка предусмотрены места для рабов.

– Жетоны у тебя?

Марциал показал три крохотные глиняные таблички с оттиснутыми на них номерами и буквами.

– Сугубо для вас от поэта, обремененного присутствием на инаугурационных играх и сочинением официального панегирика в стихах, – три отличных места в нижнем ярусе. Мы сидим возле самой императорской ложи, сразу за весталками. Береги билет. Сохранишь на память.

– Только три? – спросил Луций.

– Я не иду, – подал голос Эпиктет.

– Я тоже, – сказал Дион.

– Но почему же?

– Луций, я не ходил на гладиаторские бои с тех пор, как обрел свободу, – ответил Эпиктет. – Я не собираюсь посещать и нынешние лишь потому, что они обещают быть небывало грандиозными и кровавыми.

– А ты, Дион?

– Возможно, ты не замечал, Луций, но философы обычно избегают гладиаторских боев – разве что вознамерятся обратиться к толпе с речью о пагубности подобных зрелищ. Я думаю, даже нашему свободолюбивому императору не понравится такое вмешательство.

– Но гладиаторы выйдут намного позже, – сказал Марциал. – Сначала целая программа других зрелищ…

– Я отлично знаю, как развлекают публику на подобных мероприятиях, – перебил его Дион. – Демонстрируют публичное наказание преступников всякими замысловатыми способами – якобы в назидание толпе. Но посмотри на лица зрителей: чем они взволнованы – уроком нравственности или унижением и гибелью других смертных? Еще там, несомненно, покажут животных, тоже якобы в просветительских целях, ибо мы можем взглянуть на диковинных существ из дальних стран. Но животных водят не просто так, их заставляют драться между собой или травят с оружием в руках. Да-да, Луций, я знаю, ты сам охотник и ценишь меткую стрельбу. Но опять же: чему аплодируют зрители – охотничьему искусству или виду раненого и забиваемого животного? И кровопролитие служит лишь прелюдией к гладиаторским боям, где людей заставляют развлекать незнакомцев сражением не на жизнь, а на смерть. Как минимум со времен Цицерона среди нас находятся те, кто выступает против подобных зрелищ, скорее развращающих, чем возвышающих публику. И даже невиданный доселе размах игрищ может порадовать разве что поэта, но не философа.

– Но неужели ты не хочешь осмотреть здание? – не унимался Луций.

– Ты сам назвал его уродством.

– Я, как и Эпафродит, от него не восторге. На мой вкус, сооружение слишком большое и броское. Но ничего подобного раньше не строили, а нынче день открытия. Там соберется весь Рим.

– Тем больше причин для философа держаться подальше, – заметил Дион. – Одно дело, когда город проводит гладиаторские бои в каком-нибудь захолустье за воротами, в естественной среде, где никто не питает иллюзий насчет происходящего, – люди сидят в грязи и смотрят, как другие бьются насмерть. Но перенести кровавые состязания в роскошную обстановку и окружить статуями и шедеврами архитектуры, как будто убийство – всего лишь очередной художественный изыск для утонченной публики, уже само по себе возмутительно. Ни один человек, считающий себя философом, не почтит своим присутствием подобное действо. Мы с Эпиктетом найдем занятие получше. Будем рады, Луций, если и ты присоединишься к нам.

– Ха! – Марциал отмахнулся от философов и приобнял Луция за плечи. – Вам не удастся отвратить Пинария от самого волнующего события года ради того, чтобы сидеть на холме под нудное ворчание о мозолях, которыми боги вас испытывают! – Он с силой вложил в руку Луция жетон. – Бери, мой друг, держи крепко и не давай никаким философам тебя уболтать. Идемте же все, кто идет.

Компания разделилась на улице перед домом. Луций проводил взглядом философов, направившихся на холм. Эпиктет помогал себе костылем. Дион, подстраиваясь под спутника, шел медленно и мелкими шажками. Луций почувствовал желание пойти с ними, но Марциал схватил его за тогу и утянул в противоположную сторону.

Открытый участок вокруг амфитеатра Флавиев был забит людьми. Небольшая толпа наблюдала за выступлением труппы мимов, разыгрывающих комическую сценку: могучий гладиатор и сенаторская жена, удовлетворяющая с этим красавцем свою похоть за спиной у мужа. В толпе сновали уличные торговцы, предлагавшие амулеты на счастье, свежеприготовленное мясо и рыбу на вертелах, маленькие глиняные лампы с изображениями гладиаторов и билеты на лучшие места, изго товленные так топорно, что они не могли не быть подделками.

У арок начали выстраиваться длинные очереди, лучами расходившиеся от амфитеатра, но у ворот, к которым направился Марциал, царил порядок. Нарядно одетые мужчины и женщины, следующие через них, явно превосходили классом горожан в заношенных туниках, что томились перед другими входами.

Пройдя внутрь, они попали в красиво обставленное помещение с мраморным полом и изысканной мебелью. Перила украшала слоновая кость, а стены были расписаны изображениями богов и героев.

– Напоминает Золотой дом, – отметил Эпафродит. – Видите мозаику с Дианой перед лестницей? Я почти уверен, что ее разобрали и по камню перенесли из прихожей в опочивальне Нерона.

– Вполне понятно, что Флавии разорили Золотой дом, дабы украсить свой амфитеатр, – сказал Луций. – Но сооружение в целом, конечно, не везде отделано столь замысловато.

– Разумеется, нет, – кивнул Марциал. – Здесь места для важных персон: магистратов, сановников из жречества, весталок-девственниц и друзей императора, то есть вас. Для моих спутников только лучшее! И посмотрите – как я и обещал, нас ждет великолепный стол прямо здесь, у арены, а также бесплатное вино. Хороша жизнь поэта!

Они ненадолго задержались подле угощения, выпивая и закусывая, пока не пропел рожок и вошедший глашатай не призвал всех занять свои места. Мужчины в тогах и женщины в элегантных столах потянулись к мраморной лестнице, которая вела наверх, под ясное небо. Луций с друзьями последовали за толпой.

Эпафродит заранее подробно описал величину амфитеатра и его планировку; Эпиктет сравнил здание с ныне исчезнувшей кольцевой площадкой на вершине Везувия. Но никакие слова не могли подготовить Луция к тому, что он узрел наверху. На миг рассудок отказался вместить увиденное; как говор пятидесяти тысяч человек слился в единый глухой рев, так и вид такого количества людей, собравшихся в одном месте, предстал однородным гигантским пятном, напоминая людскую кашу, в которой неразличимы отдельные лица. Но вскоре, стоя на трибуне, Луций мало-помалу начал приходить в себя, а мозг – воспринимать близкое и далекое.

Луций ни разу не испытывал ничего похожего на первые минуты в амфитеатре Флавиев. Его приход уже окупился этим мигом: до жути дезориентирующим, но в то же время захватывающим и неповторимым. Он счел Диона и Эпиктета глупцами, лишившими себя такого зрелища, которому, конечно, на свете не было равных.