Империя. Роман об имперском Риме - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Сейлор cтр.№ 20

Ацилия держала второго близнеца. Какой у нее несчастный вид! На протяжении всех последних мучительных десяти дней она ни словом не упрекнула мужа. Ее отец и брат не были столь любезны. В утро после визита Сеяна они прибыли на пару: сначала просто встревоженные слухами, вскоре они рассвирепели и осыпали Луция градом упреков. Ацилий наговорил обидных слов, которые назад уже не возьмешь, – о никчемности патрицианской крови Луция и позоре, который он навлек на Ацилиев. Тесть требовал, чтобы дочь и внуки остались с ним в Риме, и Луций заколебался, пытаясь представить исход в Александрию без родных. Отца утихомирила Ацилия, которая заявила, что не бросит мужа и не разлучит его с детьми. Ацилий ушел в бешенстве, и больше они не виделись. Он даже не явился их проводить.

Как и никто другой. Все опасались публично прощаться с высылаемым врагом императорского дома – все, кроме Клавдия.

Близнец на руках у Камиллы расплакался. Да, точно Кезон, как и подумал Луций: он лучше различал детей по плачу, нежели по лицам, и впрямь одинаковым.

Рабы начали переносить ящики в трюм лодки. Луций и Клавдий оказались у них на пути. Друзья отступили на край причала и встали рядом, глядя в воду на свои искаженные отражения.

– Может быть, твоя ссылка и к д-д-добру. Как знать?

– К добру? Покинуть единственный город, какой я знаю, и единственный дом, который у меня был? Мне несказанно горько, почти невыносимо думать, что придется растить сыновей на чужбине.

– Нет, Луций, выслушай меня. Тиберий неуклонно устраняется от дел. Он наделяет все большей и большей властью Сеяна. Положение в Риме может только ухудшиться. Впервые в жизни я стал бояться и за себя. Атмосфера вокруг Тиберия настолько пропитана подозрением, что под удар может п-п-попасть даже самый безобидный малый вроде меня.

– Что будешь делать, Клавдий?

– Я намереваюсь как можно дальше отойти от общественной жизни. Выращивать овощи в з-з-загородном доме. Изу чать с-старину. Напиваться с низменными друзьями. Как толь ко ты отчалишь, я вернусь в т-таверну и еще добавлю. Напьюсь.

Штабель ящиков исчез. В один из них упаковали трабею и литуус Луция.

Лодка была готова к отплытию.

Камилла пошатнулась на сходнях. Подхватив мать, Луций поразился, как мало она весит. Он задался вопросом, перенесет ли она путешествие.

Оставшийся в одиночестве Клавдий постоял на причале и помахал им вслед, затем развернулся и побрел обратно в таверну.

Луций не сводил глаз со зданий, мимо которых они плыли. В этой части города, между Тибром и Авентином, ему была знакома каждая улица и каждая крыша, хотя он привык взирать на них с вершины холма, а с реки, снизу вверх, знакомый пейзаж выглядел странно.

Вглядываясь в берега, он заметил на гребне Авентина свой дом. Но тот уже ему не принадлежал: на одном из балконов стояли новые хозяева, махая соседям из жилища напротив. Глядя на них, Луций постиг, что́ ощущают лемуры мертвых, когда из тени наблюдают за живыми.

Заплакали разом и Кезон, и Тит. Неужели прорыдают до самой Александрии?

Подняли парус. Храмы и дома на берегу сменились складами и мусорными кучами, а после – открытыми полями. Город скрылся из виду.

И Луций отчетливо, будто бог шепнул ему на ухо, понял, что впредь уж не увидит Рима.

40 год от Р. Х.

– Впечатляет? Пожалуй. Но не больше Александрии, – сказал Кезон Пинарий, обозревая сердце Рима с вершины Капитолийского холма.

В панораме господствовал храм Аполлона, возвышающийся на Палатине; имперский комплекс, примыкающий к нему, немало разросся со времен Августа и представлял собой мешанину черепичных крыш, висячих садов и террас с колоннами. Прямо внизу находился Форум с чередой роскошных зданий вдоль Священной дороги от сената до круглого храма Весты и дальше. На севере и востоке высились другие римские холмы, а между ними гнездились многоуровневые дома многолюдной Субуры – иные по семь этажей.

– Впечатляет? Просто невероятно! Куда там Александрии. Да с Римом не сравнится ни одно место, где я побывал. – Брат-близнец Кезона Тит еле сдерживал восторг. В свои двадцать два Тит едва ли мог похвастать многими странствиями, но покойный отец однажды взял обоих сыновей в Антиохию, а впоследствии они с Кезоном по пути в Рим остановились в нескольких городах, включая Афины. – В Александрии все улицы выложены решеткой. Каждый угол похож на соседний. Все очень строго и скучно. А здесь сплошные холмы, и долины, и улицы, и все они спутаны в змеиный клубок, и всюду, куда ни взглянешь, огромные здания!

– Да, неразбериха, – кивнул Кезон.

– Великолепие!

– Великолепными уместно назвать храм Сераписа в Александрии, или Великую библиотеку, или Фаросский маяк, или, возможно, музей…

– Но ничто не сравнится с храмом Юпитера, – возразил Тит. Он оглянулся через плечо и вверх на величественное строение с колоссальными колоннами и фронтоном, увенчанным позолоченной статуей величайшего из богов в квадриге, сверкающей в косых лучах яркого ноябрьского солнца. Тит медленно повернулся вокруг оси, вбирая вид во всей его полноте, очарованный вьющимся руслом сверкающего Тибра, околдованный уже самим масштабом города. – Без сомнения, брат, перед нами – самое великолепное зрелище на свете.

– Отец наверняка думал так же. Как он любил вспоминать свой обожаемый Рим! – вздохнул Кезон. – Жаль, что нынче он не с нами.

– Ему полагалось быть здесь, – кивнул Тит. – Он бы и был здесь, и мать тоже, не унеси их лихорадка в минувшем году. Фатум был жесток к нашим родителям, Кезон. Они хотели вернуться в родной город пуще всего на свете. Наконец забрезжила надежда – и Фортуна тут же ее отобрала. Но к нам, брат, Фатум оказался добрее – согласен? Мы наконец дома.

– Дома? – Кезон покачал головой. – Мы были малыми детьми, когда отец с матерью покинули город. У нас здесь нет никакой близкой родни, кроме Ацилиев, которые разорвали все связи с матерью. Отцовские родители умерли еще до нашего рождения…

– Не бабушка Камилла. Она умерла по пути в Александрию. Не помнишь?

– Помню, как отец нам рассказывал, но не ее саму…

– А я, кажется, припоминаю, – нахмурился Тит.

– Я – нет. И Рим совсем забыл, а ты? Что мы могли запомнить в младенчестве? Выросли в Александрии – она и есть наш дом.

– Была, Кезон. Мы родились римлянами, мы всегда являлись гражданами Рима, а теперь мы вновь настоящие римляне. Как и хотел отец. Благодаря Клавдию…

– Не обо мне ли речь? Н-надеюсь, что ничего дурного. – Клавдий находился поблизости. Он как раз нагнулся, чтобы рассмотреть отметку скульптора на статуе Геркулеса. Выпрямившись, чуть крякнул – в пятьдесят лет спина уже не такая гибкая – и неспешно направился к ним. На большом пальце ноги у него вздулся волдырь от долгой прогулки, но он с улыбкой принимал боль. Сыновья Луция Пинария с женами впервые в жизни осматривали город, и Клавдий с удовольствием выступал гидом.