– Еду на место преступления в Эсму. Сколько там сотрудников?
– Один.
– Один?
– Второй направляется туда из Нюнесхамна.
– Двое. Дее патрульные машины?
Движение на коротком мосту было многополосное, но встречные полосы разделял бетонный отбойник, поэтому, невзирая на синюю мигалку и сирену, пришлось сбросить скорость, пока машины одна за другой пытались посторониться.
– Да, других у нас нет. Пока что.
– Этого недостаточно. Нам нужен спецназ, собаки, вертолеты… речь-то идет о двух банках, ограбленных одновременно!
Старый город, Шлюз, а затем, ближе к Сёдерледстуннелю, движение наконец-то стало приходить в норму.
– Вы слышали, что я сказал?
Дежурный офицер нюнесхамнского участка ответил:
– Я вас слышал. Но кто – как вы сами выразились – вы, черт побери, такой? И почему, собственно, вы сюда направляетесь?
– Джон Бронкс. Городская полиция.
– Это ничего не говорит о том, кто вы и почему направляетесь на участок, к которому не имеете отношения.
– Банк в Сведмюре, инкассаторский автомобиль в Фарсте… преступники те же. Я ими занимаюсь уже почти три месяца.
В туннеле движение уже намного поредело. Он слегка увеличил скорость – скорее на дневной свет, к длинному мосту вдалеке.
– Они вооружены до зубов и готовы использовать оружие. Две патрульные машины? Вам необходимо прикрытие!
– Больше ничего нет. Остальные полицейские силы страны собраны там, откуда вы едете. И вам хорошо известно, почему их туда затребовали. Стягивают сотрудников и из других округов.
Дневной свет. Мост Юханнесховсбру. И странное зрелище. Вода, покрытая искристым голубым льдом, далеко внизу, и поезда, остановленные на параллельном мосту. А между рельсами и шоссе сотни, наверно, даже тысячи пешеходов, шагающие в обоих направлениях, пальто, куртки, ноги, сливающиеся в одно, двигающиеся, как насекомые, люди, потерявшие надежду, что придет поезд.
На другом конце моста – Гулльмарсплан: платформы, лестницы, и опять-таки замершие поезда, и беспорядочная толчея людей, пытающихся попасть на спешно вызванные вспомогательные автобусы. Бронкс как раз добрался до стадиона и хотел было еще прибавить скорость на довольно свободной автостраде, когда радиомолчание нарушил новый голос:
– Она взорвалась! Все разнесло к чертовой матери! Робот в клочья, металлолом!
Порой, когда случалось что-нибудь неожиданное, когда угроза и опасность соединялись в одно и потому были ощутимы, эти голоса звучали искренне, реально.
– Один из наших… падает!
Голос из сканера резанул, как нож, распоровший куртку Лео, когда Винсент был еще слишком мал, чтобы запомнить.
– Один из наших… падаетI
Испуганный, загнанный, яростный голос на полицейской волне подтвердил, что бомба взорвалась, что сотрудник, управлявший роботом, ранен железной начинкой, разлетевшейся со взрывной волной.
Потом настала тишина. Никакой информации о том, выжил полицейский или нет.
– Она же не должна была взорваться! – сказал Винсент, наклоняясь к Лео. – Ты же, блин, обещал!
Лео убавил громкость, и монотонный писк смолк. Прямо впереди синий указатель на обочине: СУРУНДА, 3 км, – они почти у цели.
– Теперь уже ничего не поделаешь.
– А вдруг он умер!
– Мы не знаем, что произошло. Не знаем, почему она взорвалась. Но я выясню. Позднее. Когда покончим со следующим банком.
Поодаль трактор с прицепом возле заснеженного сарая. Несколько обитаемых ферм, детские велосипеды и лыжи у стен. Фура возле площадки отдыха, водитель мочится за деревом.
Феликс поправил зеркало заднего вида, пристально посмотрел на Яспера на заднем сиденье, тот спрятал глаза.
– Ты что, вытащил предохранитель? Да?
– О чем ты, черт побери?
– Посмотри на меня, Яспер! Черт тебя возьми, ты взвел взрыватель?
Яспер глянул Феликсу в глаза.
– Чтоб я сдох, ничего подобного.
Он не сводил с Феликса глаз, пока тот не почувствовал неловкость.
– Человек ранен. Может умереть! – сказал Феликс.
– Блин, а я-то при чем?
Феликс по-прежнему вел машину на ровной скорости, хотя частенько поглядывал назад.
– Ты врешь, Яспер! Я вижу!
Лео молчал. До сих пор.
– Прекратите!
– Я помогал собирать эту хрень, – сказал Феликс, – и знаю, она не могла…
– Черт, следи за дорогой!
В сумерках все сливалось воедино, но в зеркале заднего вида Винсент заметил выражение в глазах Феликса. Лео редко повышал голос, все они об этом знали, но еще реже случалось, чтобы Феликс обвинял кого-то и не был совершенно уверен.
Съезд на Сурунду, предместье с одним-единственным банком, их третьей мишенью. И Феликс его проскочил.
– Какого черта…
– Как ты сказал, Лео. Едем домой. Будем “выяснять”.
– Дорога не та… ты проскочил съезд!
Шоссе было такое узкое, что встречным машинам приходилось замедлять ход, чтобы избежать столкновения. Но Феликс знай нажимал на газ, гнал на скорости больше ста километров в час.
– Разворачивайся!
– Хотите продолжать, давайте. Без меня!
Шея у Феликса налилась кровью, щеки и виски тоже покраснели, Винсент знал, что это означает – Феликс изо всех сил сдерживал ярость. Винсенту не мешало бы встревожиться, но он чувствовал только жар в груди. Если так будет в следующий раз, то я не участвую. Так он сказал, совершенно серьезно. И все же очень спокоен. Ведь если все они погибнут в аварии на следующем повороте, если полицейский на Центральном вокзале умер, если бомба взорвалась оттого, что кто-то этого хотел… Да какая разница. В самом-то деле. Впервые в жизни Винсент понял, куда погружался Лео, уходя в себя. В спокойствие, где не было времени. Не было ни будущего, ни прошлого, а потому не было и тревог. Существовало только настоящее. Настоящее. И единственное, с чем он что-то мог сделать, происходило сейчас, сию минуту, в этой машине, с его братьями.
* * *
Стрельба в двух банках.
В сердце Стокгольма взорвана бомба.
Джон Бронкс проехал тридцать километров по автостраде, осталось еще двадцать, за окном промелькнули последние южные предместья, потом ландшафт выровнялся, превратился в огромные луга с редкими купами деревьев.
Как сообщил командир операции на Центральном вокзале, саперы выяснили, что предохранительное кольцо было установлено так, что, если вытащить его из коробки, бомба взорвется, с единственной целью – искалечить и убить.