— И все?
— И все. Потом ты прыгаешь в воду. Но ведь это легенда, одному Богу известно, что из этого выйдет. Информации очень мало, а надежной и вовсе нет.
Прыгаешь, значит. И все.
— Но бывали же случаи, когда это срабатывало? — спросил Квентин.
— Разумеется, — с жаром заверила Поппи. — Некоторые драконы разговорчивее других. Преподаватель риторики из калькуттской волшебной школы ходит к дракону на Ганг каждый год, и в половине случаев тот его принимает. А вот дракон Большого канала — это нечто по-настоящему новое. Я начинаю думать, что ты засранец. — И Поппи взглянула на Джоша, тоже по-новому.
— Только начинаешь? — подначил Квентин, но она в свою очередь спросила его:
— Ты когда хочешь пойти к нему?
— Этой ночью. Только у меня к тебе просьба: никому пока об этом не говорить.
Поппи нахмурилась — это ей тоже шло.
— Почему это?
— Дай нам неделю, больше ни о чем не прошу. Дракон никуда не денется, а мне нужен хоть какой-нибудь шанс. Если вокруг соберется толпа, вряд ли что выйдет.
— Ладно, — после секундной паузы согласилась она, и Квентин почему-то поверил, что она сдержит слово.
Тут же восстановив хорошее настроение, Поппи накинулась на тосты и джем. Ела она при всей своей худобе больше Джоша, но все это, как видно, сгорало в печке, поддерживающей ее постоянный накал.
Оставалось убить на что-то остаток дня. Палаццо Джош (ранее палаццо Барберино, владевших им с шестнадцатого века и продавших его скороспелому мультимиллионеру, который, ни разу не побывав в нем, ухлопал свои мультимиллионы на финансовые пирамиды, слетал на космическую экскурсию и продал палаццо Джошу) предлагало своим гостям многое. Квентин, хотя думать так было нелояльно по отношению к Филлори, мог бы даже остаться здесь жить. Можно читать и смотреть, как венецианское солнце перемещается по ковру, зажигая его яркими красками, или осматривать город; каждый маг-турист просто обязан ознакомиться с мощными структурными чарами, не дающими Венеции погрузиться в лагуну.
Ну и, разумеется, послеобеденный спритц. Из-за всего этого Квентин порой забывал, что когда-то был королем волшебного мира.
Джулия — дело иное. Она вышла к нему, когда он стоял с бокалом на piano nobile,
[27]
любуясь городским видом. Они вместе смотрели, как движутся по каналу суда, а туристы с вапоретто смотрели на них и задавались вопросом, чем они знамениты.
— Тебе нравится здесь, — заметила Джулия.
— Да, здорово. Я ведь раньше ни разу не был в Италии — понятия не имел, как у них тут все.
— Я одно время жила во Франции.
— Правда? Это когда же?
— Давно.
— Это не там ты научилась угонять тачки?
— Нет. — Зачем тогда было заводить разговор, раз говорить не хочешь? — Красиво здесь, — признала она.
— Чего тебе больше хочется: остаться здесь или все же вернуться в Филлори?
Джулия поставила свой напиток, чистое виски, на широкие мраморные перила. На щеке у нее дернулся мускул.
— Я должна вернуться. Оставаться здесь мне нельзя. — Раньше в этих ее словах слышались гнев и отчаяние, теперь — сожаление. — Мне нужно все время двигаться. Ты ведь пойдешь со мной?
У Квентина заныло сердце. Джулия обращается к нему с просьбой, нуждается в его помощи. Быть нужным кому-то — совершенно новое и в чем-то приятное ощущение.
— Разумеется. — Джулия, когда он попросил ее поехать на остров Дальний, ответила ему точно так же.
— Спасибо, — кивнула она, продолжая смотреть на канал.
Стоя за пять минут до полуночи на Понте дель Академия, Квентин вспоминал этот их разговор и старался восстановить в себе это чувство. В руках он держал «Иль Газеттино» и на всякий случай «Интернэшнл Геральд Трибюн», а также кусок безумно дорогой вырезки и старательно делал вид, что у него и в мыслях нет прыгать в Большой канал.
После зловонной дневной жары ночь настала прямо-таки холодная, и зеленые воды канала манили не больше, чем ледниковый ручей. Канал выглядел чистым, хотя Квентин знал, что это не так, и до воды было дальше, чем могло показаться с берега.
Пуговица где-то там, глубоко. Дракон тоже. Может, она просто завалилась куда-то, к примеру в диван, а Джош постеснялся сказать об этом и выдумал про дракона?
— Мало тебе там внизу не покажется, — предрек он теперь.
— Да уж. — Квентин надеялся, что Джош сам вызовется или предложит вместе прыгнуть — как же, вызвался он.
— Ты привыкнешь, — заверила Поппи, обхватив себя руками от холода.
— Ты-то зачем притащилась? — не в первый раз спросил Квентин.
— В интересах науки. И потом, я хочу посмотреть, пройдет ли у тебя этот номер.
Поппи никогда не врала в тех случаях, когда любой другой непременно соврал бы. Бестактность или достойная восхищения искренность — как посмотреть.
Квентин, глубоко дыша, облокотился на шершавые деревянные перила, еще хранившие солнечное тепло. Помни, что поставлено на кон. Джулия не стала бы колебаться — сиганула бы через эти перила, как олимпийская лошадь через барьер. По его настоянию они ей ничего не сказали и смылись, когда она легла спать, иначе бы она обязательно пошла с ними.
— Людей они редко едят, — утешила Поппи. — Пару раз за столетие, насколько мы знаем.
Квентин промолчал.
— Какая там, по-твоему, глубина? — Джош достал сигарету — из них троих он нервничал больше всех.
— Футов двадцать. Я посмотрел в Интернете.
— Господи. Ты, главное, не уходи под воду.
— Если сломаю шею, не вытаскивайте меня. Лучше уж утонуть, чем жить паралитиком.
— Две минуты, — сказала Поппи. Под ними прошел пустой вапоретто — свет горел только в рубке. В этой воде небось девяносто процентов кишечных бактерий, а остальные десять — солярка. Для купания не предназначена.
На досках в верхней точке моста кто-то вырезал то ли стилизованного дракона, то ли просто замысловатую букву S.
— Ты раздеваться собираешься или как? — спросил Джош.
— Только и жду, когда ты наконец спросишь.
— А если серьезно?
— Нет, — ответили хором Квентин и Поппи.
Они помолчали. Где-то далеко разбилось стекло — пивная бутылка, что ли. Неужели он правда прыгнет туда? Почему бы просто записку не бросить? В бутылке. С номером своего телефона.
— Тот лилипут ведь звонил тебе на мобильный? А его номер у тебя есть? Может, мы…
— Его номер был заблокирован.
— Время, — сказала Поппи.