— Там, на суше, люди. — Торгрим кивнул в сторону пляжа. — Больше сотни. Возможно, две сотни. Они разбили лагерь в миле от берега, но в кустах сидят их дозорные.
Орнольф повернулся и посмотрел наберет, в точности как Морриган, и так же, как она, не увидел обещанной армии.
— Откуда ты знаешь? — спросил он.
— Я их видел, — ответил Торгрим.
Орнольф вгляделся в его лицо.
— Это был волчий сон?
Торгрим помедлил.
— Да, — ответил он наконец. Он не был уверен в этом.
Орнольф кивнул. Торгрим знал, что для его тестя волчьи сны являлись надежнейшим доказательством чего бы то ни было. Сны почти никогда не ошибались.
— Это люди Орма. Больше некому за нами гнаться, — сказала Морриган. — Они наверняка догадались, что мы отправились забирать корону, и нападут, как только она окажется у нас.
— Будь проклята эта корона! — Орнольф так повысил голос, что лежавшие рядом люди зашевелились и недовольно забормотали во сне.
— Без короны мой господин Маэлсехнайлл не освободит Харальда, — сказала Морриган. — Я хотела бы, чтобы было иначе. Но это так.
В ее голосе звучала искренность, которая удивила Торгрима.
Все трое помолчали, и предрассветный сумрак наполнился плеском волн и шелестом листьев под утренним бризом, шепчущим с берега.
— Что ж, хорошо, — сказал наконец, Орнольф. — Мы достанем корону и привезем ее этому ублюдку Маэлсехнайллу.
«Да, — подумал Торгрим. — Но теперь все будет иначе».
Прежде за ними охотились. А они были словно глупые птицы, которые не видят подкрадывающегося хищника. Теперь же они станут волчьей стаей, которая позволяет врагам гнаться за собой, пока не выберет подходящего момента для атаки.
— Давай установим драконью голову на носу, — сказал Торгрим. — Если на этой земле живут духи, пусть знают, что им стоит нас бояться.
Глава двадцать третья
Люди с острыми черными копьями отравят плоды благородного правления.
Ирландское стихотворное пророчество
Бригит вовсе не была обязана ухаживать за заложниками. Ее отец гневался из-за того, что она взяла на себя этот труд, она, дочь верховного правителя Тары. Но в душе она испытывала сострадание к слабым, к тем, кто не мог позаботиться о себе сам.
Бригит считала, что проявляет лишь христианское милосердие, и убеждала себя в этом, сидя у постели Харальда. Маэлсехнайлл предпочел бы держать фин галл в каменной темнице, кормить их свиными объедками и близко не подпускать к дворцу. Но с заложниками так поступать было нельзя. По крайней мере до тех пор, пока Бригит оставалась членом его семьи.
Король не одобрял ее поведения, однако они были слеплены из одного теста, а потому ри руирех предпочитал не спорить с дочерью.
Харальд спал, как следует перекусив, впервые с того дня, как попал в Тару. Остатки обеда лежали на подносе, куски пищи валялись и на полу.
Бригит пыталась накормить его бульоном после того, как лихорадка отступила. Она принялась поить его с ложки, решив, что в таком ослабленном состоянии его желудок не примет твердой пищи. Однако Харальд, будучи северянином, считал иначе.
Он объяснялся с ней жестами, поскольку общаться иначе они не могли. Мягко оттолкнув ложку, он другой рукой показал, что хочет съесть что-то посущественнее. Бригит покачала головой: ей казалось, он не понял, что это тоже еда. Харальд помотал головой и стал жестикулировать еще более выразительно, всячески показывая, что хочет что-нибудь пожевать. Бригит улыбнулась и кивнула. Настоящая еда! Харальд был сильным юношей и уже мог есть самостоятельно.
Вожди кланов, ри туата , собравшиеся в Таре для объявленного Маэлсехнайллом похода на Лейнстер, не уехали. Они все еще надеялись ему пригодиться или же хотели добиться милости короля, а еще лучше — самой Бригит. Ри туата пировали день и ночь, для них на бойне забивали скот, а на кухне готовили пишу в избытке, так что ее можно было раздобыть в любое время суток. Бригит отправила туда одну из рабынь с поручением, и через десять минут та вернулась с подносом. Она принесла тушеную говядину и капусту, хлеб грубого помола и масло, кашу в миске и полный рог меда.
При виде еды Харальд воодушевился, и на лице его проявилась такая страсть, какую Бригит привыкла видеть в глазах вожделевших ее мужчин. Он сел, спустив ноги с края кровати, чуть покачнулся, но тут же обрел равновесие. Отдышавшись, он потянулся к подносу и набросился на еду, как положено викингу.
Бригит пыталась жестами объяснить, что есть нужно медленно, что опасно так быстро глотать тяжелую пишу, но голод затмил все доводы разума. Он пожирал обед, и Бригит, глядя на него, вспомнила отцовских охотничьих псов, которым порой бросали куски мяса.
Бригит сидела и наблюдала за ним одновременно с облегчением и с отвращением, поскольку Харальд, поглощая еду, пользовался только ножом и пальцами. Ри туата не отличались изысканными манерами, но даже их повадки казались утонченными по сравнению с тем, как ел этот юный северянин.
Прошло минут десять, пока Харальд рвал пищу на куски, жевал, глотал и вытирал рот рукавом не слишком чистой туники, после чего он отставил поднос и снова лег на кровать со счастливым вздохом. Впервые с тех пор, как принесли обед, он взглянул на Бригит и улыбнулся ей — так тепло, с таким искренним восхищением, что воспоминания о его манерах тут же вылетели у нее из головы. Он произнес какие-то непонятные слова, но по тону она угадала, что он поблагодарил ее. И после паузы добавил: «Бригит».
— Пожалуйста, Харальд, — ответила она, и он с улыбкой кивнул.
Так они просидели некоторое время, затем Харальд снова уснул с приоткрытым ртом, и его дыхание было тихим, размеренным, без натужного хрипа. Бригит решила, что Харальд обладает необычайно крепким сложением. Она ожидала, что лихорадка ослабит его надолго. Но он выглядел так, словно просто пробудился после долгого сна.
«Юность…» — подумала она и вспомнила себя, какой была несколько лет назад.
Бригит все сидела и смотрела, как он спит, любовалась сильным подбородком и светло-русыми волосами длиной ниже плеч.
«Неужели это лицо язычника и убийцы?» — спрашивала себя она и думала о том, какие зверства творили на ее земле викинги, вспомнила ограбленный монастырь на острове Ионе
[28]
, в котором погибли десятки людей, о разорении островов Ратлин и Скай, Инисмюррея близ Слайго и Роскама в заливе Голуэй
[29]
.