Он лежал, наклонившись под странным углом, палуба покосилась в сторону моря. Мачта была сломана, и единственный рей лежал поперек палубы, обломки держались лишь на остатках паруса. Корпус на первый взгляд казался неповрежденным.
Доннел и Патрик замедлили шаг возле курраха. Что-то в этом разбитом корабле наводило на мысли о призраках, о душах погибших в шторм, еще не улетевших на небеса, и пастухи ощутили, как слабеет их решимость увидеть то, что скрывалось на борту.
Медленно, словно крадучись, они подошли по песку к самому борту курраха. Вместе потянулись и уцепились за борт, поднялись выше и заглянули…
— Иисус, Мария, Иосиф! — завопил Доннел. Они с Патриком дружно отскочили и принялись лихорадочно креститься, а потом бросились прочь.
Примерно в двадцати футах от корабля паника улеглась, и оба остановились, чтобы обернуться. Несколько минут они молча глазели на корабль. Затем Доннел наконец заговорил:
— Это же просто мертвецы. Они теперь совсем не опасны.
Патрик кивнул. Оба вновь зашагали рядом, на этот раз огибая киль корабля с той стороны, которая позволяла на него взобраться. Отсюда они видели всю палубу — и раздутые, бледные как мел трупы на ней, колыхавшиеся на волнах. Видны были и зияющие раны, начисто промытые от крови дождем и морем.
— Как думаешь, что тут случилось? — прошептал Патрик, но Доннел ему не ответил. Вместо этого он взобрался на борт, спрыгнул на палубу и начал осторожно обходить мертвых.
— Их прикончили фин галл, насколько я понимаю, — сказал Доннел.
Секрет был не в том, кто убил этих людей, а в том, кто эти мертвецы.
— Они рыбаки? — спросил Патрик.
Доннел покачал головой: слишком уж их тут много. К тому же, хоть тела и были обобраны и раздеты, даже то, что на них осталось, не позволяло сомневаться в том, что эти люди были богатыми и знатными, а не таким простонародьем, как он или Патрик.
— Не знаю… — начал Доннел и ахнул, попытался заорать, однако сумел издать лишь невнятный приглушенный звук.
А затем завопил Патрик, и Доннел снова обрел голос и завопил тоже, пронзительно и дико, вновь впадая в панику.
Он смотрел вниз. Один из мертвецов, с белым лицом и глазами навыкате, схватил Доннела за лодыжку.
Глава седьмая
…насмешник такой
не знает, что нажил
гневных врагов.
Старшая Эдда. Речи Высокого
К тому времени, как драккар «Красный Дракон» добрался до устья реки Лиффи, солнце уже клонилось к закату, ослепляя алым светом, ветер дул ровно и сильно. Воины Орнольфа готовились грести против течения.
Два дня бушевала непогода, заперев их в бухте, где Орнольф и Торгрим закопали корону. Ветер завывал вокруг, заглушая ливень, а викинги сгрудились на палубе под навесом, который натянули для защиты от дождя. Они слышали звуки, доносящиеся с берега: то могли быть тролли или кто похуже. Чтобы хоть чем-то занять себя и справиться со страхами, викинги ели и пили до беспамятства. Затем шторм наконец утих, небо прояснилось, но ветер оставался сильным. Они пошли под парусом, и Торгрим внимательно запоминал метки, которые должны были привести его назад в крошечную бухту.
Двумя длинными галсами
[19]
они добрались до берега и вошли в устье реки Лиффи, но ветер не позволял им приблизиться к крепости Дуб-Линн. Ворча и ругаясь, викинги сняли парус и сели за длинные весла.
Теперь Торгрим стоял на своем месте у рулевого весла, щурясь в ослепительных лучах оранжевого заката, и вел корабль меж илистых берегов и низких зеленых холмов.
А Орнольф Неугомонный снова буйствовал.
Опять он торчал на носу драккара, сжимая кубок в руке и осыпая проклятиями и богов, и всех, кого мог разглядеть на берегу. Другой рукой Орнольф держался за форштевень, к которому обычно крепилась голова резного дракона. При приближении к земле голову всегда снимали, чтобы земные духи не пугались ее вида, и Торгрим часто размышлял о том, чем резная голова ужаснее пьяного Орнольфа.
Он оглядывал южный берег реки. Тут и там были разбросаны дома, некоторые прятались за круглыми каменными стенами или сплетенными из камыша заборами. Недалеко от воды расположилась церковь. «Так близко от крепости викингов… Там наверняка нет ничего ценного», — подумал Торгрим. По крайней мере уже нет.
Люди тоже встречались — пахарь с упряжным волом, спешивший завершить свою работу до заката, дети, что-то собирающие на поле. Женщина стирала в реке белье, и Орнольф прокричал ей какие-то слова, когда драккар проплывал мимо. Та подняла глаза, провожая корабль взглядом. Торгрим подумал о том, понимает ли она северное наречие, и решил, что нет. Иначе она сбежала бы в ужасе от того, что Орнольф предлагал ей.
Викинги, привыкшие к веслам, гнали драккар вперед мощными размеренными гребками. Юный Харальд греб вместе с остальными, и Торгрим наблюдал за ним, когда. Харальд не смотрел в его сторону. Не так давно мальчик едва справлялся с веслом, пусть ни за что не признался бы в этом. Вместо того чтобы жаловаться, Харальд сжимал зубы, налегал на весло и притворялся, что вовсе не напрягает все свои детские силенки.
Но теперь он греб с той же легкостью, что и старшие, — подавался вперед, отправляя весло к носу, откидывался назад и тянул его на себя, снова и снова, в размеренном механическом ритме, темп которого викинги при необходимости могли удерживать большую часть дня.
Торгрим успел отвернуться прежде, чем Харальд заметил, что за ним наблюдают. Орнольф орал:
— Ах вы, дублинские ублюдки! Прячьте жен и дочерей, если не хотите, чтоб Орнольф Неугомонный всех их сразу поимел!
Торгрим сплюнул в реку и пожелал Орнольфу заткнуться. Он чувствовал, как возвращается мрачное настроение.
Закат. Это часто случалось на закате и усиливалось с наступлением темноты.
Днем Торгрим сын Ульфа был довольно приятным человеком. Он, к слову, славился своим необычайно спокойным характером. Люди с радостью принимали от него приказы, делились своими проблемами, предпочитая обращаться к нему, а не к сварливому Орнольфу. Но как только солнце садилось за горизонт, Торгрим становился раздражительным и искал драки. Сам он привык называть это наваждение духом волка, который приходил во тьме и заставлял его огрызаться и злиться. И Торгриму это не нравилось. Он пытался сопротивляться, но поделать ничего не мог.
Теперь же солнце садилось за низкие холмы, а порт уже виднелся выше по реке: несуразного вида деревянный форт в окружении убогих хижин и грязных дорог. Два здания возвышались над остальными, и Торгрим догадался, что это, должно быть, храм и медовый зал. Особенно не приходилось гадать, в котором из зданий будет восхвалять бога его команда, как только корабль поставят у причала.