Очень скоро запах свежей, теплой крови пересилил голос разума, и собаки вернулись к трапезе. Вот только теперь они рвали не только кусок гнилого мяса, но и труп своего недавнего собрата. Захар снова прицелился и выстрелил. Все повторилось до мелочей, только теперь на земле остался первый пес, с отталкивающей внешностью.
Так продолжалось несколько раз. И снова собаки ели заметно уменьшившийся кусок мяса и раздирали трупы соплеменников. Захар целился, стрелял, передергивал затвор, снова целился и снова стрелял. Промахнулся он всего несколько раз. Животный голод и дурманящий запах свежей крови пересиливали инстинкт самосохранения, и собаки снова и снова возвращались на линию прицела. Лишь под конец, когда из всей стаи остались в живых две или три особи, до них дошло, что творится что-то неладное. Одну из псин, сильно напоминающую лайку, Захар провожал прицелом и снял в движении, а последнюю положил уже в воротах ангара.
Выждав некоторое время и убедившись, что ни один пес не спрятался в мертвой зоне, лесник встал, скатал подстилку, снова пристегнул ее к рюкзаку и, закинув его на одно плечо, направился назад.
Результаты стрельбы его порадовали. Глазомер не подвел, и теперь он мог быть уверен, что на не очень большом расстоянии он уверенно сможет поразить цель средних размеров.
Аккуратно спустившись на крышу фургона, он повесил карабин на плечо и, освободив из кобуры обрез, мягко спрыгнул на землю. Неспешными, осторожными шагами он вошел в ворота базы. Обходя углы построек по широкой дуге, он внимательно вглядывался в затененные места.
Наконец он добрался до цели. Большие зеленые бочки лежали все таким же аккуратным штабелем. А за штабелем стояла конструкция, несомненно, предназначенная для их транспортировки.
Между двумя мощными полозьями был приварен лист металла, которому придали форму желоба, чтобы бочка не скатывалась с ровной поверхности. Видимо, этими импровизированными санями рабочие склада пользовались, когда территорию заметало, а заправлять машины нужно было срочно. То, что нужно, в общем.
Он зябко поежился и приступил к погрузке. Подкатив сани к штабелю бочек, он попытался аккуратно скатить на них одну. Скатить – получилось, аккуратно – не очень. Бочка с шумом рухнула в сани, заставив стальной лист прогнуться между полозьев еще сильнее. А вот легла бочка идеально, ни дать, ни взять. Даже корректировать не пришлось. Еще раз оглядевшись по сторонам, Захар поправил карабин за спиной и, впрягшись в постромки саней, попробовал столкнуть их с места. Получилось не сразу, но зато, когда получилось, сани довольно легко и ходко заскользили по снегу.
С задвижкой на воротах склада пришлось повозиться. Прочно прихваченная морозом и ржавчиной, она сопротивлялась до тех пор, пока Захар, психанув, не вынул из-за пояса топорик и несколькими мощными ударами обухом не выбил ее из пазов. Распахнув ворота, Захар выкатил сани с бочкой на улицу, пристально вгляделся в оба конца тупиковой улочки и, не обнаружив ничего подозрительного, двинулся в путь.
Сани делались людьми, явно знающими. Если во дворе заготконторы снега было мало – сносило все порывами ветра к дальним ангарам, то на улице сугробы все-таки были порядочные. Под внушительным весом бочки сани, будь они стандартными, неминуемо бы проваливались. Однако широченные самодельные полозья держали вес и только слегка проминали снег. Во всяком случае, так ему показалось сначала.
Чем дальше он шел – тем тяжелее становилось. Взмок лесник уже через пять минут, не успев даже выйти за поворот. Пришлось устраивать привал.
Перекурив, он снова взялся за веревку и потащил сани вперед.
Через некоторое время стало понятно, что чем чаще останавливается на отдых, тем труднее ему становится. Чтоб сорвать ношу с места, приходилось делать мощный рывок. Дальше сани худо-бедно двигались, используя инерцию и предел возможностей Захара.
Он уже несколько раз пожалел о решении отправиться пешком. Наконец, в очередной раз попытавшись стронуть сани с места и потерпев неудачу, он плюнул, выругался и, швырнув веревку на снег, пошел за снегоходом.
Хрен с ним, с тем звуком мотора! Закроется в мастерской, обложится оружием, и пусть только попробует кто-нибудь завладеть его имуществом! Ага, два раза! Пусть идут, сами себе ищут.
Бурча себе под нос, он с упорством парового локомотива преодолевал сугробы. Вот он уже добрался до первых жилых построек. Крайняя улица была засыпана почти под второй этаж, и он еще раз обругал себя за попытку тащить бочку на себе. А ну-ка, яма где под снегом? И горючку потерять можно, да так, что потом не вытащишь, и самому кувыркнуться.
Еще несколько минут борьбы с сугробами – и Захар подошел к своему временному убежищу. Еще издали он почуял неладное. Чем ближе к мастерской – тем сильнее от волнения билось его сердце.
И вот уже четко различимы следы нескольких человек, лыжня и взрыхленный снег. Он кубарем скатился по собственноручно прокопанному проходу и влетел в мастерскую. Глаза пару мгновений привыкали к темноте, а потом он взревел белугой, изо всех сил впечатав кулак в стену. Хлипкий гипсокартон не выдержал такого издевательства и с треском лопнул, заглотнув руку по самый локоть. Больно резануло пальцы – видимо, поранился о профиль. Но Захар не обратил на это никакого внимания. Он пытался осознать простой факт.
Снегохода не было.
Глава 8. Те, кто выжил
– Оп-па! Ну ниче се, подгон! Ты где урвал его, Шмыга?
Крапленый стоял на морозе с непокрытой головой и откровенно любовался большим снегоходом, с которого только что с молодецкой удалью спрыгнул один из его «заместителей».
– Гы! – осклабился худосочный Шмыга, смачно втянув соплю. – Вор ворует, фраер пашет! Все по понятиям, Крапленый!
– Ты че бредишь, Шмыга? Какой фраер? – Бугор выглядел слегка озадаченным.
– Ну, я ж базарил, Крапленый! Юродивый какой-то по поселку шарится, бесстрашный аж полностью! Ни горгулий, ни звона не боится!
– И че? – пахан, которого разбудили при приближении снегохода, со сна никак не мог увязать фраера, о котором ему базарил Шмыга, с мощным транспортом, пригнанным им же.
– Да ниче! Юродивый магаз какой-то откопал и снегаря подмарафетил. А сам срулил куда-то. Мы в лабаз его луканулись – а там он, стоит, красава! И видно, что фраер рассекал на нем уже. Ворота почищены, и лыжня прокатана малясь. Ну, мы и подломили его. А хер ли добру пропадать? – Шмыга осклабился щербатым ртом в довольной ухмылке.
– И то верно, – Крапленому явно пришлась по нраву обновка, и он благосклонно кивнул Шмыге. – Ладно, загоняй в барак, да греться иди. Да! Твои-то где?
– Мои? – Шмыга снова растянул жабий рот в самодовольной ухмылке. – А мои стволы и патрики тащат. Скоро подтянутся. Им бы тоже погреться. – Он преданно взглянул в глаза пахану. Тот уже не скрывал своего удивления.
– Стволы?
– Ага. – Шмыга ликовал. Теперь-то он займет достойное место при пахане. Теперь его положение однозначно укрепится. А то Волнорез совсем обурел. Скоро вообще, как к шохе голимой относиться начнет. Ох-хотни-чек, мля! Таскает мясо звенящее, а ходит – кум королю! Ничего, сегодня Шмыга точно надолго убрал его! Шутка ли? Снегарь, да еще стволов охапок несколько! А к ним – и припас знатный. – Мы, Крапленый, немного по округе пошарились, и, прикинь – снова нам юродивый подсобил! Магаз охотничий откопал! А там этого добра – закачаешься. Я шнырей нагрузил, наказал сюда тащить, а сам на снегаря – и к тебе, с вестью доброй.