В последнее время на лесное хозяйство совсем забили. И, если в более приближенных к цивилизации местах заказники и заповедники использовались хотя бы как места активного отдыха для сильных мира сего, то здесь абсолютно никому до заповедника дела не было. Официально заказник давно принадлежал какому-то частному предприятию. Вроде как там собирались строить комплекс для экстремального зимнего отдыха, но на момент прихода пушного зверька никаких телодвижений в эту сторону предпринято не было. Тем не менее кто-то должен был следить за тем, чтобы лес не вырубали незаконно, да чтоб зверье не стреляли. Ну и пожарная безопасность, опять же. Впрочем, работа была, что называется «не бей лежачего». Захар подумывал, что заповедник приобрели для отмыва денег в какой-то мутной схеме, а сам он по себе никому не сдался. Не зря же при трудоустройстве ни прошлым Захара особо не интересовались, ни обязанностями не грузили. И даже «добро» на перестройку заимки дали сразу же, как будто отмахнулись. Так что работой он перегружен не был.
Сидеть в чаще его заставляла врожденная нелюдимость. Не то чтобы он прямо совсем не любил людей, просто в одиночестве чувствовал себя гораздо лучше. Исключение сделал лишь для Анечки. И позже – Даринки.
Захар затушил окурок прямо об столешницу и задумался, глядя в одну точку. Посидел так некоторое время, допил коньяк, встряхнулся и постарался поймать ускользнувшую было мысль.
Да. Как ни крути, а последние события встряхнули его, вырвали из пасти безумия, в которую он все глубже проваливался, находясь наедине с самим собой. Стоило признаться самому себе – ему тупо хочется к людям.
Ему хочется нормальной жизни.
Скорее всего, этой самой нормальной жизни и не осталось-то нигде, но он предпочитал выяснить это лично. Должны же люди спастись хоть где-то! Была же куча бункеров всяких, бомбоубежищ. Системы ПРО были, наконец! Неужели все и везде похоже на этот самый городок? Не может быть! Должны остаться нормальные люди! Нормальные живые, не сбрендившие вояки. Сейчас Захар понял – если где-то и есть живые, он их отыщет! Даже если при этом ему придется добраться до самой Москвы!
Подумал так – и гнетущая тоска, бывшая его постоянной спутницей на протяжении нескольких последних лет, дрогнув, отпустила.
Он отыскал в недрах стола сморщенный блокнот с картонной обложкой, простой карандаш и принялся набрасывать список необходимых для путешествия вещей.
Через час он, едва не насвистывая, вышел из мастерской и направился «по магазинам».
Аккуратно вычеркивал карандашом пункты в блокноте, хмурился, если не мог найти что-то, по его разумению, крайне необходимое, и лихорадочно придумывал, чем это заменить. Вскоре все пункты в блокноте были аккуратно перечеркнуты.
Добычу Захар стаскивал в мастерскую и складировал в углу.
Набив два больших баула и заготовив несколько свертков поменьше, Захар, по какому-то наитию, отволок их в инструментальную кладовку и перетащил к двери небольшой стеллаж, полностью закрыв дверь от любопытных глаз. Зачем он так делал – он не знал и сам, но тем не менее так ему было спокойнее.
Остаток дня он провел, заготавливая дрова и провизию. В гараже стояла металлическая печка-«буржуйка». Тело, едва-едва оправившееся от болезни, требовало тепла. Сказывался день, проведенный на морозе. И хотя одежда Захара теперь была куда как морозоустойчивой, тем не менее, нет-нет, да и пробегала по телу противная мелкая дрожь. Чтобы согреться, он старался как можно больше двигаться.
Растапливать печь днем Захар воздерживался. Стоял полный штиль, морозный воздух аж звенел, и одинокий столб дыма из трубы был бы виден за многие километры. Ругаясь вполголоса, Захар периодически отхлебывал из фляжки. Перетаскивая из оружейного все свое снаряжение, он прихватил недопитый коньяк, но, вместо того чтобы надираться, как он сделал в прошлый раз, он аккуратно перелил содержимое бутылки во флягу, и в моменты, когда тело начинало совсем уж бунтовать, сотрясаясь мелкой дрожью, лесник глушил холод алкоголем.
Едва начало темнеть, в заржавленной буржуйке заполыхал огонь. Рыжее пламя громко постреливало, жадно поглощая сухие, как порох, вымороженные поленья. Несмотря на холод, Захар подавил в себе желание набить жадный зев печи дровами до отказа. Сделай он так – и искры, высоко выпрыгивающие из дымохода, вмиг демаскируют его убежище.
Положил в изголовье карабин, обрез тоже пристроил под рукой и забрался в спальный мешок. Кобуру с пистолетом даже не стал снимать. Будет давить – ничего страшного, не принцесса на горошине, переживет.
Дотянулся до термоса, налил в крышку горячего настоя, отхлебнул и решил воспользоваться моментом относительного спокойствия для размышлений.
Ведь действительно, уже несколько дней ему и подумать толком некогда. Как закружилась череда событий, так и не отпускала до сих пор. Солдаты, медведи, марш-бросок к городу. Схватка с собаками, ночная тварь, священник-людоед. Захар аж присвистнул. Твою ж дивизию! Да у него за всю жизнь такого количества приключений не было! А теперь – вон как! И опять же, приключения эти хорошенько его встряхнули. До этого он, кажется, медленно, но верно, сходил с ума. От горя. От боли. От одиночества. Еще немного – и мрачная тьма безумия с чавканьем засосала бы его. Те же солдаты убитые. Хотя, тоже неадекваты те еще. Первого когда увидел – радостно поскакал к нему, думал – помощь! А помощь едва не пришибла его суковатой дубиной. Вариантов мало было, судя по настрою солдата – или-или. Ну, сломал ему шею, да. Долго терзался потом. Хотя, если посудить, терзаться было не из-за чего. Защищался же. И остальные – такие же придурки, включая того, с кого он ботинки снимал. Хотя, после беседы со спецом, понятно почему. Их там настращали, они и думали, что он – мутант какой. Вот и кидались.
А потом его охватила ненависть. Когда узнал, что они все эти годы жили там, припеваючи, харю плющили да свинину жрали. В то время, когда банда немытых зэков походя лишила Захара самого дорогого, что у него было – семьи. Не за себя было обидно, ему и так неплохо было. А вот за семью – очень. И жили бы в тепле и комфорте, и питались бы нормально, и вообще… живы бы остались. Хотя, если вспомнить – в том бункере сплошь голодные мужики… неизвестно, что лучше. Но тем не менее за бункер ему тоже не особо совесть выговаривала. Да и замочили они себя сами, судя по всему. Неясно, что у них там случилось, но шарахнуло знатно!
Ну, а за город он себя вообще виноватым не чувствовал. Неясно, что это за девочка-зверушка ночью была, но пусть на него Гринпис в суд подаст, если она в Красную книгу занесена была! Девочка – не девочка, зверушка – не зверушка, непонятно, что это вообще было, но если он своими руками завалил последний экземпляр вымирающего вида – то туда ему и дорога. Да и священнику, чтоб ему пусто было. Таким вообще на земле не место. Да.
Так что с этим вроде все ясно, и радует, что рефлексий на тему «тварь дрожащая, или право имею» не предвидится. И старушек за ним не числится. Пока, по крайней мере. А голова определенно на место стала. Хотя, видимо, не совсем…
Его разговоры с Аней. Ее голос, спасший от увечий, а то и гибели при взрыве бункера. Все эти мелкие моменты, в совокупности образующие весьма тревожащую тему для размышлений. Потому как уж очень сильно это шизофренией попахивает. С другой стороны – в основном он сохраняет ясность рассудка. А все эти моменты… Два раза это были сны. А что такое сны – еще никто толковый ответ дать не смог. Возможно, беседы с подсознанием просто такую форму у него приняли. Что заслуживает внимания – так это предупреждение перед взрывом. Если все остальное объяснялось работой подсознания, то это никак не вписывалось в рамки. Это внезапно возникшее чувство тревоги, почти паника, и Анин голос, приказывающий ему убегать. Вот это он уже никак объяснить не мог. Размышляя на эту тему, он все ворочался с боку на бок, пока наконец приятное тепло, исходящее от печки, не расслабило его полностью. Так и не найдя ответ на свой вопрос, Захар, утомленный долгим и продуктивным днем, наконец заснул.