У Адама зазвонил мобильный. Это был Гриббель.
– Алло?
– Нам повезло.
– В чем?
– Эта ссылка, которую ты прислал. Она идет со страницы с профилем женщины по имени Габриэла Данбар.
– Верно, так что с ней?
– Она больше не живет в Ревере. Она вернулась домой.
– В Феар Лаун?
– Ты правильно понял.
Феар Лаун находился всего в получасе езды от Седарфилда.
– Я тебе только что скинул эсэмэской ее адрес.
– Спасибо, Энди.
– Не за что. Поедешь к ней с утра?
– Да.
– Дай мне знать, если понадоблюсь.
– Спасибо.
Адам повесил трубку и пошел по коридору, но вдруг услышал какой-то шум в комнате Райана. Подойдя, Адам приложил ухо к закрытой двери. Сквозь дерево он услышал приглушенные всхлипы сына. Эти звуки, как подхваченный эхом треск разбитого стекла, прокатились по сердцу. Адам постучал костяшками пальцев по двери, собрался с духом и повернул ручку.
Райан сидел на постели и плакал, как маленький мальчик, каким в известном смысле и оставался. Адам застыл на пороге. Боль внутри, усиливаемая беспомощностью, росла.
– Райан?
Слезы всех делают такими маленькими, хрупкими и отчаянно юными. Грудь Райана вздрагивала, но ему все-таки удалось выговорить:
– Я скучаю по маме.
– Знаю, что скучаешь, приятель.
На секунду Адама оглушил приступ гнева, подобный грому, – гнева на Коринн за то, что сбежала, не оставив концов; за то, что подделала эту чертову беременность; за то, что украла деньги, – за все сразу. Не будем вспоминать о том, как она обошлась с Адамом. Беда не в этом. Принести столько горя детям… простить такое будет гораздо труднее.
– Почему она не отвечает на мои эсэмэски? – крикнул сквозь слезы Райан. – Почему ее нет с нами дома?
Адам уже собрался произнести очередную избитую фразу, мол, мама занята, ей нужно время и прочее. Но все это было ложью. От этих пошлых банальностей могло стать только хуже, и Адам решил сказать правду:
– Я не знаю.
Странно, но этот ответ немного успокоил Райана. Мгновенно всхлипывания не прекратились, но они начали постепенно переходить во что-то больше похожее на сопение. Адам хотел обнять сына за плечи, но почему-то решил, что это будет ошибочным жестом. Тогда он просто сел рядом, дав понять: отец рядом. Похоже, этого хватило.
Через секунду в дверях появился Томас. Теперь все трое были вместе – «мои мальчики», как называла их Коринн, подшучивая: дескать, Адам всего лишь старший из ее детей. Они оставались в комнате, неподвижные, и Адам осознал нечто очень простое, но глубокое: Коринн любила свою жизнь, семью и тот мир, за создание которого так упорно боролась. Ей нравилось жить в городе, где она начала свой путь, в этом районе, который хранила в памяти, в этом доме, который делила со своими мальчиками.
Что же пошло не так?
Все трое услышали, как хлопнула дверца машины. Райан резко повернул голову к окну. Адам инстинктивно перешел в защитный режим – быстро шагнул туда же и встал так, чтобы перекрыть детям поле зрения. Блокировка продлилась недолго. Сыновья приблизились к нему, встали по бокам и посмотрели вниз. Никто не вскрикнул. Никто не ахнул. Никто не произнес ни звука.
Внизу стояла полицейская машина.
Одним из офицеров был Лен Гилман, но это ничего не значило, потому что на борту автомобиля было написано: «Окружная полиция Эссекса». Лен работал в Седарфилде.
Из машины выбрался офицер, служивший, судя по форме, в округе.
– Папа? – произнес Райан.
Коринн мертва.
Мысль промелькнула как вспышка, не более. Но разве это не очевидный ответ? Ваша жена исчезает. Она не выходит на связь не только с вами, но даже с детьми. И вот двое полицейских, один из которых друг семьи, а второй из округа, появляются у вашего порога с мрачными лицами. Разве не логична мысль о смерти – Коринн мертва, ее тело лежит где-то в канаве, а эти хмурые мужчины явились сюда с тяжелой вестью, и теперь ему придется собраться, как-то перенести все это, скорбеть, изображать стойкость и бесстрашие перед детьми?
Адам отвернулся от окна и обратил взор к низу лестницы. Мальчики выстроились за ним в шеренгу: первый – Томас, за ним – Райан. Они втроем будто договорились без слов, между ними возникла связь, как между тремя выжившими, которые взялись за руки, чтобы совместно выдержать надвигающийся новый удар. К тому моменту, как Лен Гилман позвонил, Адам уже поворачивал ручку двери.
Лен отпрянул и заморгал:
– Адам?
Тот стоял у полуоткрытой двери. Лен заметил у него за спиной мальчишек:
– Я думал, они уже на тренировке.
– Как раз собирались выходить, – сказал Адам.
– Ладно, пусть идут, и тогда мы поговорим…
– В чем дело?
– Лучше потолкуем в участке. – Потом, явно во благо мальчиков, Лен добавил: – Все в порядке, ребята. Просто у нас есть несколько вопросов.
Лен поймал взгляд Адама, который этих маневров явно не одобрял. Если новости плохие – настолько плохие, что хуже некуда, – какая разница, услышат их дети сейчас или после тренировки.
– Это имеет отношение к Коринн? – спросил Адам.
– Нет, вряд ли.
– Вряд ли?
– Пожалуйста, Адам. – В голосе Лена слышалась мольба. – Отправь детей на тренировку и поедем с нами.
Глава 40
Ночь Кунц провел в больничной палате сына – подремывал на стуле, который раскладывался в некое подобие кровати, и только; назвать это настоящей кроватью никто бы не решился. Когда утром медсестра увидела, как Кунц пытается размять затекшую спину, она осведомилась:
– Что, не очень удобно?
– Вы что, заказали эти стулья в Гуантанамо?
Медсестра улыбнулась ему и занялась Робби – проверила все жизненно важные показатели: температуру, пульс, кровяное давление. Это делалось каждые четыре часа, спал ли больной или бодрствовал. Его крошка-сын так привык к этим процедурам, что едва шевельнулся. Маленькие мальчики не должны привыкать к такому, никогда.
Кунц сидел у постели, и его охватывал привычный ужас беспомощности. Медсестра заметила страдание на его лице. Они все это замечают, но у них хватает ума не сюсюкать и не утешать сладкой ложью. Она просто сказала:
– Я скоро вернусь.
Кунц оценил это.
Он просмотрел сообщения. Среди них было несколько очень срочных от Ларри. Кунц их ждал. Когда пришла Барб, он поцеловал ее в лоб и сказал:
– Мне надо ненадолго уйти. Дела.