России ивовая ржавь (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Мерзлов cтр.№ 30

Военный объект носил второстепенный характер, поэтому проверками и высоким вниманием он особо не жаловался. Все держалось на сложившемся годами доверии к папашке-капитану. В окружении болотистой местности материальной связью с внешним миром, кроме специальной, являлась старая насыпная дорога, пролегающая вдоль вала.

…Еще немного, еще чуть-чуть, и вал сплошной стеной оденется в белый цветущий наряд. Это будет в конце апреля, а пока корявые стволы акаций представлялись бесчувственным живым частоколом ощетинившихся колючек, из-за которых осоловевшие глаза постовых созерцали больше не стороны горизонта, а стоящий за болотом дом.

У оторванных от штатской жизни солдат разгорался особый интерес, когда во дворе появлялась верткая стройная фигурка девушки. В это время редкая сила могла заставить их отвлечься от завораживающего душу зрелища. Очередной сменщик, в главном, интересовался у предыдущего караульного подробностями текущего дня за болотом. Они обменивались информацией до смешного подробно, будто это было положено по Уставу караульной службы при приеме-сдаче объекта.

На старшине лежало не только снабжение матчасти, но и хозяйственная обязанность добытчика провианта. Не в смысле поставщика положенного пайка, что, разумеется, а в смысле придания солдатскому столу некоего определенного статуса одомашненного положения. Вместо положенных солдатских щей с заправкой салом отдавалось предпочтение борщам с ароматом мясного бульона. По весне на первое изобиловал насыщенный витаминами зеленый борщ из молоденькой крапивы или из дикого щавеля, подбеленный яйцом. Божьим даром служивого повара Сайфутдинова добытые старшиной продукты превращались в отменные, совсем домашние блюда. И кто его знает, может быть, именно этот факт послужил добавочным толчком к окончательному решению старшины. А именно, запереть себя здесь в отдалении от всякой цивилизации, среди топей и болот, на дополнительный к срочной службе отрезок времени.

Конечно же, одно это для бывшего воспитанника детского дома из российской глубинки не могло послужить главным толчком, но окольно – определенно. С призывом, после учебного отряда, Санек прочно обосновался здесь.

Тяжелые характером и неуживчивые в обособленном маленьком подразделении надолго не задерживались, они вытеснялись естественно – самой жизнью. Интриги и хитросплетения не свойственны обиходу маленького мирка – малейшая подлость или исключающая семейный уклад особенность здесь на виду. Санек в течение трех лет нес караульную службу. Как все остальные, отвлекался домом за болотом. Начало в послаблении караульной доли положил капитан, постепенно переложив на его плечи почти всю, если не всю, хозяйственную ношу. Не раз он, будучи солдатом срочной службы, заходил с ним в соседствующий неподалеку дом за провиантом: свежими яйцами, к праздникам и юбилеям – утками, изредка гусками. Они обменивали их на пайковую крупу. Санек стал в доме на хозяйственном поприще своим человеком.

Аджарская семья достойно оценила его порядочность и добродушный нрав – относилась к нему более чем благосклонно. Обделенного в детстве домашним теплом, его магнитом тянуло в семейную идиллию. И последнее время он зачастил в дом по всякой мелочной надобности. Сестра хозяина и его жена с трудом изъяснялись по-русски, но расположение к Саньку и без слов читалось в их глазах. Они относились к нему повышенно учтиво и очень предупредительно – больше чем требуют сложившиеся кавказские традиции.

Хозяйскую дочь Санек увидел в первый раз давно – на первом году службы, девятнадцатилетним пацанчиком. Она шаловливой девчушкой посверкивала черными угольями глаз из дверного проема соседней комнаты, не осмеливаясь появиться в обществе незнакомых мужчин. За три прошедших года она превратилась в красивую стройную девушку. Позже, подгоняемая непонятной силой, она могла позволить себе прошмыгнуть осторожной мышкой за какой-нибудь нехитрой надобностью и тут же играючи спрятаться обратно в комнате.

Детской наивностью она выдавала свою неумело скрытую суть. В каждом движении сквозила чистая молодая энергия, рвущаяся наружу из тесных вековых канонов. Почти в каждом, по-женски неумелом жесте, ощущалось желание общения вне пут строго уклада. Санек, с первого раза обменявшись с ней мимолетным взглядом, потянулся к ней всей своей романтической душой. Он был организован так, что отличался от других немногословностью, приверженностью к содержательному взгляду больше, чем к пустым, пугающим слух звукам.

Имя у девушки было звучное и непреклонное, как полет стрелы – Мерико.

И кто его знает, возможно, так и продолжалась бы тихая размеренная жизнь по обеим сторонам болота: дождливую слякотную зиму сменяла бы очередная весна со стыдливыми фиалками на припеночках, а искусственный вал расцветал бы буйным, дурманящим запахом акаций; знойное лето чертополохом зелени скрывало бы своим очередным приходом от внешнего взора старинные казематы, а Санек бы превратился в старого холостяка, как капитан или незадачливый старший лейтенант. Кто его знает, может быть, и решился бы на какой-нибудь кардинальный отчаянный шаг. Все это можно было бы назвать чрезвычайным поворотом судьбы. Но случилось именно то, что называется ее крутым виражом, ее курьезом.

В преддверии высокой проверки, осматривая по приказу капитана ведомственное ограждение, Санек с солдатом-первогодком обновляли предупреждающие трафареты. Опережая события, солдат замахнулся, пытаясь всадить гвоздь в ствол старой акации, так было проще и быстрее, но Санек перехватил его руку: ему было жаль родного существа, которому он, как божеству в нарядах, доверял все душевные тайны. Он резко осадил солдата и послал в расположение за крепежом. Пока тот ходил, Санек присел на полянке поросшей ядовито-зеленой травкой. Стояла чудеснейшая погода – светило яркое солнце, безоблачное небо дышало весной, за болотом открывался вид на знакомое хозяйство. Мерико кружила вокруг одинокого дерева. Знакомый запах ваксы сапог вдруг разбавился тонким ароматом обильно цветущих фиалок.

Санек, словно пробудился от сна, не устояв перед неброской красотой – он начал собирать их – они росли окрест сплошным ковром. Почти бездумно в руках оказался тугой пучок скромных цветов. Когда появился солдат, Санек застеснялся своей сентиментальности и незаметно спрятал букет в расщелину ствола акации. За работой, глядя украдкой на поникшие головки цветов, посетовал о бесполезно увядающей красоте. Взгляд потянулся к дому: Мерико двигалась без устали в завораживающем вихре пируэтов, будто специально вызывающе будила его воображение.

Санек не смог бы объяснить, как это произошло, но в голове внезапно родилось шальное решение: он оставит сегодня ночью на ее окне букетик фиалок. «Фиалка – это же воплощение Мерико». Он не осознавал, что эта отчаянно возникшая мысль есть не что иное, как созревшее в нем, выстраданное временем, чувство. Он не представлял последствий острого внутреннего порыва, но уже давно искал случай, который бы расшифровал искрометный язык их безмолвных затаенных взглядов. Мерико своим присутствием поселила в нем волнительное, какое-то бесовское, неотвратное беспокойство. Санька тянуло к их дому – он стыдился показаться смешным, а после случайной встречи с ее отцом – вовсе отчаялся бывать там. Ему казалось: хмурый проницательный аджарец видит все насквозь – читает все мысли окружающих.