Аквариум (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Шкловский cтр.№ 67

Дни двоились: в сутках оказывались еще сутки, как матрешка в матрешке. Он и возвращался не поздно, а как обычно. Встречи же умещались на небольшом островке времени между двумя и четырьмя, когда он мог спокойно исчезнуть из конторы, чтобы потом снова вернуться. «Philips» был точно как талисман, как волшебная палочка, превращавшая Ивана-дурака в Ивана-царевича. В обрыдшей рутине будней образовался просвет, пробел, лакуна, которую заполняла другая жизнь, о возможности которой он если и подозревал, то только не для себя, как не подозревал никогда о том, что станет обладателем такого вот маленького, словно игрушечного, телефона.

Нет, двух телефонов!

Откуда что бралось?

«Philips» буквально преображал его: свобода движений, легкая поступь, уверенность… Он чувствовал себя хозяином своего тела и вообще жизни, удачником, чего никогда не водилось за ним прежде. Там, в прежней, хотя и теперь продолжавшейся, как бы параллельно, жизни он делал то, что должен был делать, скучно, без огонька… Там он тянул лямку – с тех самых пор, как впрягся в нее. Работа, работа, работа, семья, семья, семья, здоровье, здоровье, здоровье, в общем, все, что и у всех… Жизнь не столько радовала (хотя и это случалось), сколько докучала заботами, проблемами, тревогами, всем тем, что выпадает каждому, в поте лица добывающему хлеб насущный.

В том же разрыве, что так неожиданно образовался в буднях, все было по-другому – легко, празднично, изысканно. Даже мелодия звонка нравилась ему чрезвычайно – он замирал и, прежде чем ответить, какое-то время медлил, слушал ее. Голос другой реальности.

Собственно, по сути, это и была другая реальность, о которой, наверно, мечтают многие и которая для большинства так и остается мечтой, а вот ему негаданно повезло. Он не спрашивал себя, благодаря чему – телефону ли, тому ли внезапному звонку (а ведь он ждал этого звонка, точно ждал!) или благодаря женщине, с которой теперь встречался.

Банальность этой двойственной ситуации, столько раз обмусоленной, совершенно не смущала его, он просто не задумывался об этом. Банальность – это тогда, когда все по инерции, когда вместо радости – привычка и скука, а тут этого не было и в помине, душа трепетала от одной только мысли, что он может достать из потайного кармана этот крошечный изящный аппаратик, нажать кнопку и…

Старый «Эрик» (хотя он вовсе и не такой старый) вдруг начинает ни с того ни с сего отключаться – что ж, неудивительно, аккумулятор ветшает, телефон изнашивается… Вот и связь рвется, хотя оператор тоже вроде был вполне надежен. Такое, наверно, бывало и раньше, просто он не обращал внимания, а теперь почему-то нервничает. Не надо нервничать, все наладится. Ничего не наладится, потому что либо надо покупать новый аккумулятор (на эти модели их может и не быть), либо менять телефон. В самом деле, не проще ли обзавестись новым? Между прочим, у него же есть «Philips». И пусть будет так, будто он купил его только что. Тогда его и прятать больше не надо.

Он уверенно достает его из кармана, легко раскладывает. Алло, да я слушаю. Картошки, хорошо, куплю… Хлеба, черного, половинку, ладно… Коньки? Какие коньки? Ах да, для Васи… Давай об этом дома.

По лестнице он поднимается на свой четвертый этаж почти с трудом, на третьем делает передышку, прислушивается к звукам за чужими дверями, как будто что-то хочет понять, словно потерялся, забыл номер своей квартиры. Зачем-то вынимает глухо молчащий «Philips», смотрит на темный дисплей и вдруг понимает, что этот телефон ему уже не нравится так, как прежде. Вроде ничего не изменилось, но ощущения новизны уже нет. Нет ни легкости, ни свободы, ни радостного предчувствия… Только холодная гулкость лестничной клетки и пустота в груди, словно изъяли что-то очень важное…

На следующий день он, как обычно, проходит по пути в контору мимо знакомого магазинчика, где продаются мобильники, приостанавливается, разглядывает с минуту выставленные на витрине модели. Их много, разных расцветок и дизайна, с фотокамерой, радио, диктофоном и прочими прибамбасами. Научились же делать! Одна из них привлекает его внимание, он приближает лицо к стеклу, всматривается в серебристую, матово отсвечивающую по краям вещицу.

Она ничего, чуть поуже его «Philips’а», чуть потоньше, строгий, лаконичный дизайн, достаточно крупные, чуть выпуклые кнопки с буквами и цифрами, ее, наверно, приятно держать в руке. Ему уже хочется испытать ее – попробовать понажимать, посмотреть, как светится дисплей, поднести к уху – протестировать, одним словом.

Отходя, он оглядывается, словно ждет чего-то, может, именно от этого понравившегося ему аппарата, который хорошо различает даже издалека. Как будто тот уже посылает ему некий сигнал.

Втайне он догадывается (легкое волнение): всё еще будет… Точно будет!

Так и сказал: ты – мой раб! Просто так, наверно, сказал, чтобы я не забыл про свой проигрыш, а может, для понту, дескать, учись, пацан, как надо играть. Сказал и сказал, но почему-то задело, словно хотел оскорбить или унизить.

Все произошло внезапно и странно, и оборвалось вот этим самым: раб! А если не случайно, не просто так сказал? Что он мог приказать такого, что я, даже не желая, все равно обязан был бы выполнить? И зачем, в конце концов, это ему нужно – мое рабство? Вроде как приятели, в соседних подъездах жили, в гости друг к другу часто наведывались, особенно когда никого больше дома не было, мастерили поджиги или капсюльные пистолеты, стреляли из рогаток по тусующимся на крыше детского сада сизарям, в школу тоже вместе. В футбол гоняли до позднего вечера…

Зачем ему?

Жил Венька вдвоем с матерью в одной комнате, которая была перегорожена большим шкафом, так что выходило как бы две: одна – Венькина, другая – матери. Лидия Ивановна работала медсестрой в больнице – то в ночную, то в дневную смены, а бывало, что и круглосуточно, какой-то сложный у них там график был, да и медсестер не хватало. И вид всегда усталый – изможденное, суровое лицо… Наверно, сильно выматывалась в этой своей больнице.

Признаться, я всячески избегал встреч с нею. Скорей всего из-за ее строгого пристального взгляда, которым она вдруг окидывала тебя, словно в чем-то подозревала, и потом он еще довольно долго лип к тебе, словно зацепившись. Да что я, сам Венька, похоже, чувствовал себя в ее присутствии не в своей тарелке – вдруг сникал, вялым становился или, наоборот, начинал егозить и суетиться, подергивая круглой, коротко стриженной головой.

Про Венькиного отца было известно, что он – страстный игрок в преферанс, а если еще точней – «пропащий». Преферанс был его болезнью, самой что ни на есть настоящей, вроде запоя: он исчезал из дома на несколько дней, а то и на неделю, играл днем и ночью, не ходил на работу и, случалось, проигрывался в пух и прах, а потом продавал вещи свои и жены.

Венькина мать довольно долго пыталась бороться с этой мужниной страстью, разыскивала его по знакомым и возможным партнерам, скандалила, даже к врачу водила – все напрасно… А однажды не выдержала и не пустила домой…

Все это приносила на хвосте (отец так говорил) соседка Марья Игнатьевна, которая все про всех знала. Лидию Ивановну она не одобряла: слишком непримирима, другим и не такое терпеть приходится, а ее хоть не пил…