Тень скорби - читать онлайн книгу. Автор: Джуд Морган cтр.№ 63

— Ничего у вас не выйдет. Кофе был сварен специально для вас, и, как вам известно, этот напиток я готовлю нечасто, — но и подобные оказии, хвала Господу, для нас редкость.

Голос тетушки дрожит от горечи этой диковинки.

Несколько дней спустя приходят валентинки.

Элен, будучи гостьей, первой получает почту, а потому первой обнаруживает стихи, по всей видимости отправленные из Бредфорда.

— «Элен прекрасная, Элен прекрасная», — читает она вслух безжизненным голосом, как будто это рекламное объявление. И вдруг осознает: — Боже мой!

Впрочем, ничего удивительного, что миловидная, хорошо воспитанная Элен получила валентинку. Удивление начинается, когда свою почту открывают остальные.

Шарлотта:

— У меня послание, которое называется «Далеко нежная любовь».

Эмили:

— «Божественный дух». Да, тоже Бредфорд. Дай-ка взглянуть на почерк на твоем…

— Энн, а ты получила? Должно быть, это Силия Амелия. Нет, я понятия не имею, как это могло случиться, но речь как-то зашла о валентинках, и я просто сказала, что мы их никогда не получали, а теперь вот…

— Это стоило ему немалых трудов, — говорит Элен, — а как талантливо, никогда еще не читала таких искусных стихотворений.

— Ну, лаврам Байрона ничего не грозит, — рассудительно произносит Эмили, — однако пишет он действительно неплохо. Вот послушайте, какой хороший станс…

Не широкий жест, но ведь широкие жесты часто оставляют холодными, а это просто дало почувствовать вокруг себя едва различимое тепло, как стена дома, по другую сторону которой горит камин.

Энн, а ты получила валентинку?

Да, и она называется «Не ошибись во мне». Энн разделяет всеобщее удовольствие и смех, но мало что рассказывает о своей валентинке.

— Будто некий сфинкс?

— Если только в нашем случае уместно слово «некий». Полагаю, вообще-то нужно было бы опустить «некий», а «сфинкс» писать с большой буквы в качестве sui generis [54] . Я лопочу всю эту чушь, мисс Энн, поскольку боюсь, что обидел вас.

— Нет, нет, вовсе нет. Просто я немного сбита с толку. Никогда не считала себя похожей на сфинкса — или Сфинкса, или на что-нибудь такое загадочное и таинственное. Не представляю, как я могла вызвать у вас подобные ассоциации, мистер Уэйтман.

— Ах, в этом-то все и дело. Знаете, многие молодые женщины охотно вообразили бы себя сфинксами, хоть и были бы прозрачными, как солнечный свет. А вы — нет, и в этом часть очарования.

— Что ж, надеюсь, я не так скучна, как мне представляется Сфинкс, просто повторяющий одну и ту же старую загадку.

— Нет. Но тут парадокс. Мисс Бронте разговаривает со мной ровно столько, сколько считает нужным, и захлопывает дверь беседы, как только чувствует, что с нее довольно. Мисс Эмили бросает мне редкое слово, как кость — обычно мясистую. Вы гораздо легче в общении, чем любая из них. И в то же время я чувствую себя дальше от вас — я чувствую, что меня вежливо, даже обворожительно держат на очень четкой дистанции, — и я достаточно дерзок, чтобы сожалеть об этом.

— Простите, мистер Уэйтман, если я не… не слишком интересна как собеседник…

— Вы на самом деле так думаете, верно? Печально, печально. Разве я не говорил, как очарован вами? Заметьте, вы, вероятно, склонны воспринимать мое поведение не серьезнее простого флирта. Но рассмотрите вариант, что даже флирт иногда может быть серьезным.

— Думаю… нет, знаю, я застенчива. Но я постоянно борюсь с собой, потому что не желаю с этим мириться и хочу наконец побороть это. Надеюсь, я не скрытна… Честное слово, мне приятнее слушать ваши речи, мистер Уэйтман, чем собственные. Я не могу предложить вам ничего интересного.

Уильям внимательно смотрит на Энн — он все время на нее смотрит, пока они играют в фанты, однако она лишь изредка позволяет себе поднять взгляд. Точно как Августа Альмеда, заточенная в темнице Гаалдайна, строго ограничивавшая глотки из кувшина со сладкой водой, который принес ей переодетый паж.

— Попытайтесь, и вы будете удивлены. Меня очень легко заинтересовать. Я неискоренимо любопытен. Хозяйка моей квартиры в Кук-Гейте, например, не ест рыбы. Кушанье подают на обед, но та к нему не притрагивается. Любопытство так нещадно меня раздирало, что вчера пришлось задать хозяйке прямой вопрос. Оказывается, она не любит рыбу с тех пор, как перенесла тяжелейшую болезнь, отведав плохого омара. «Ах, — говорит она, качая головой, — то был прямо-таки скандально плохой омар». Судя по тому, как она это сказала, можно было заключить, что омар был не только ядовитым, но и морально опустившимся. Тяжело представить, как такое возможно. Омару ведь непросто совершить проступок.

Энн спустя несколько долгих парящих мгновений обнаруживает, что произносит:

— Возможно, он был угрюм и скрытен, как рак-отшельник.

И рискует сделать еще один глоток сладкой воды.

Он смеется.

— Очень может быть. Эгоистичен, эгоистичен, вероятно. Господи. Спасибо.

— За что?

На этот раз взгляд остается опущенным.

— За то, что немного поделились со мной. За то, что стерпели мою наглость. За то, что все-таки не сочли все это обыкновенным флиртом.

— Нет. Я не думаю, что…

— Вы собираетесь сказать «но», или «только», или «просто». Я предчувствую их появление. Все в порядке, вперед.

— Просто не знаю, всегда ли… всегда ли флирт так безобиден, как звучит само слово. То, чему говорящий не придает серьезного значения, может… может быть воспринято иначе.

Физический акт произнесения этих простых слов оставил Энн задыхающейся и подавленной, словно она пробудилась от кошмара.

— О, конечно нет. То есть, конечно, не со мной. Кого вы имеете в виду? Разумеется, не мисс Бронте, она знает мне меру. И это не может быть мисс Эмили. С ней я всегда чувствую себя котенком, который ползает по родительнице, кусается, царапается и храбро шипит, — но мы-то знаем, что матери стоит нанести один-единственный удар, от которого она терпеливо воздерживается. Конечно, не ваша подруга мисс Нюссей. Она слишком благоразумна…

— Я имела в виду… я только имела в виду общий принцип, — говорит Энн, чувствуя, будто сидит посреди травяного пала и пламя движется внутрь. — Послушайте, пора вернуться к игре.

Или, быть может, он и не переставал играть?

Мистер Уэйтман говорит:

— Энн, чего вы боитесь?

— Я ничего не боюсь. Ладно, боюсь, я боюсь многих вещей.

— Но ничего в данной конкретной ситуации.

Они идут по тропинке в воскресную школу, поскальзываясь на почерневшей талой слякоти, как на снегу, который отчаялся и морально опустился. А потому естественно опереться о его руку. Естественно, неестественно… ее уносит вихрь вращающихся слов.