Сильные. Книга 1. Пленник железной горы - читать онлайн книгу. Автор: Генри Лайон Олди cтр.№ 72

Нюргун дернул, и левый рог отломился.

– Хорош, – одобрили у меня за плечом. – У-у, битюг!

Слова «битюг» я не знал. Тот, кто бьет?

– Не вздумай смеяться, – предупредил меня Бай-Баянай. – Обижусь.

– Почему? – удивился я.

– А хочется? – дух охоты топтался, хрустел настом, не в силах устоять от возбуждения. Тенью бродил вокруг да около, подпрыгивал, хлопал себя по бедрам. Его переполнял восторг. – Хочется смеяться, да?

– Нет, не хочется.

Я уже говорил вам, что очень честный?

– Молодец, – одобрил Бай-Баянай.

От него пахло мокрой шерстью и свежей кровью. Когда я посмотрел на духа, то увидел, что не только подбородок Богача-Охотника, но и все его лицо сплошь заросло седыми волосами.

– Славный мальчик. С пониманием. На охоте смеюсь только я. Смеюсь первый, смеюсь последний. Хорошо смеюсь! Отцу привет передавай.

– Ага, передам. При случае.

– Скажи: пусть спускается, кумысу выпьем. Как он, пьет кумыс? Раньше пил…

– Пьет. Это воду он редко пьет, а кумыс…

– Ну и славно. Нет, ты смотри, смотри!

– Чего там смотреть? – я обиделся. – Я так тоже могу. Раз, и по рогам!

Бай-Баянай зашелся оглушительным хохотом.

– Можешь, парень, – согласился он, утирая слезы. – Я и не сомневаюсь. Но не сразу, и в боевых рукавицах. В броне, с копьем и мечом. Сначала надо подрасти, потом вооружиться… Знаешь, у этого мо́лодца как-то проще все выходит. Ты ему завидуешь?

– Нет.

– Врешь!

Дух обнюхал меня, как это раньше делал Нюргун. С видимым раздражением – похоже, не любил признавать свои ошибки – исправился:

– Не врешь. Правдивый, аж с души воротит. Ты смотришь, а?

– Зачем тебе надо, чтобы я смотрел?

– Люблю в компании. Гыы-гыык!

Взмах длиннющей ручищи, и месяц послушно выбрался из-за облака. Млечно-желтый свет залил поляну, где Нюргун свежевал лося. Свежевал без ножа, обходясь пальцами и ногтями. Уж не знаю, откуда ему было известно, что лося следует разделывать быстро, на месте добычи, иначе туша в скором времени начинает скверно пахнуть, и вонь эту ничем не выветрить. Мне это рассказал Манчары, а ему кто? Приподняв лося, Нюргун уложил его на спину, закрепив между двумя пнями в снеговых шапках. Придерживая левой рукой, правой разорвал шкуру от гортани через все брюхо, до кончика куцего хвоста. Затем начал вспарывать кожу на ногах: на передних – от копыт до разрыва на груди, на задних – до лосиной эмэхэ. Ну, вы поняли, до чего. Когда ноги были распороты как следует, Нюргун содрал шкуру с одного бока; ободрав до хребта, взялся за другой бок. Я думал, он продолжит разделку туши прямо на высвободившейся шкуре, но не тут-то было! Шкуру мой брат повертел в руках и накинул себе на плечи, пачкаясь жиром и кровяной слизью. Не думаю, что ему вдруг стало холодно. Просто он решил одеться – и наверное, решил это еще до того, как собрался на охоту.

В шкуре он так походил на зверя, что я испугался.

Ноги лосю он оторвал. Рубанул по суставам ребром ладони, взялся покрепче и рванул без колебаний. Раз, два, три, четыре. Пятой стала голова, украшенная одним-единственным рогом. Слегка отдохнув, Нюргун прежним способом вспорол добыче брюхо до самого желудка. Это он делал с крайней осторожностью, боясь повредить кишки. Выбрав потроха, он выкинул все лишнее на поживу таежному зверью, а лакомую требушину сложил обратно в пустое чрево: печень, сердце, почки, селезенку.

Да, и легкие тоже. А как же иначе?

Я думал, что он сейчас начнет рвать лося на части, но Нюргун оказался предусмотрительней меня. Он всего лишь протер освежеванную тушу снегом и взвалил лося на плечи. Присел на корточки, подхватил оторванные ноги, зажал под мышкой. Поразмыслив, захватил и голову. Вставал Нюргун медленно, стараясь ничего не уронить.

– Уважил, – сказал Бай-Баянай с мрачностью, причины которой остались для меня загадкой. – Распотешил. Ну и ладушки. Все, парни, валите отсюда. В дом, в тепло. А я гулять буду.

Услышал Нюргун духа или нет, но он и впрямь пошел – прямо на меня.

– Давай помогу, – предложил я.

Нюргун отдал мне голову.

– Давай еще!

Он расщедрился на две передние ноги.

– Еще!

– Нет, – отрезал мой брат. – Не люблю.

И мы побрели домой. А куда еще идти, раз так велел дух охоты? На ходу, видя, как впереди в такт ходьбе пляшет спина Нюргуна, как подпрыгивает лосиная туша на его широких, укрытых шкурой плечах, я размышлял о важном. Не о брате или лосе, и даже не о Бай-Баянае. Я не мог понять, почему я не делался боотуром. Ни тогда, когда лось напал на Нюргуна, ни сейчас, когда мы тащим добычу. Чего уж легче? Да расширится моя голова! – и хоть отбирай лося у Нюргуна. Нет, иду усохший, надрываюсь.

И знаете что? Ничего я не надумал.

– Хо-хо-хо! – неслось нам вслед. – Ох-хо-хо!

Долго хмуриться Бай-Баянай, веселый дух, не умел.

Лося я разделал сам. Раскидал, как говаривал охотник Манчары. Спасибо за науку, Манчары! И тебе низкий поклон, упрямый кузнец Кытай Бахсы. Кто ковал наш новый дом? Кто помогал ему вылупиться из железного яйца? «Эй, разделочная доска! Эй, нож! Да не ты, а побольше! Эй, топор! Нет, лучше топорик…» И все летит, бежит, спешит на подмогу.

На стук-грюк выбралась сонная Айталын. Не произнеся ни слова, она долго смотрела на нас – Нюргун так и не снял лосиную шкуру – покрутила пальцем у виска и удрала спать дальше.

– Люблю, – согласился Нюргун. – Хорошие.

– Мы, что ли? – я подмигнул ему.

Он долго жевал губы, размышляя, и наконец повторил:

– Мы.

Прозвучало не очень. Как бык замычал.

– Спать пошли, а? Хочешь стоять – стой. Главное, спи…

Я рухнул на орон, вяло браня себя за то, что не собрался умыться. Боотур? Сил не осталось. Сломанная ветка, дохлая белка. Я перевернулся на живот, ткнулся щекой в плечо и провалился в сон.

Мне снилась гора. Она вертелась и сверкала. На вершине горы стоял Нюргун – голый, словно только что родился. Лосиную шкуру он где-то потерял. Ветер трепал его волосы, отбрасывал назад. Гора вертелась, а Нюргун – нет. Я не знал, что так бывает.

Он топнул ногой. Гора содрогнулась.

Он топнул еще раз.

От его пинков гора ржавела. Нюргун был сыростью, ветром, временем. Он калечил шкуру горы, мясо горы, кости горы. Он вытрясал из нее все три души́, или сколько там их бывает у гор. Блеск металла тускнел, распадался на лесные озерца, отделенные друг от друга зарослями травы, жухлой от зноя. Озерца затягивала скользкая ряска. Они мелели, превращались в болота. Ржавчина, гиблая зелень – из железной гора становилась обычной, каменной. Стрекот механизма, ясно слышимый вначале, глох, убирался глубже под землю.