– …Коровообращение у него… нормальное… рефлексы… рефлексируют… пульсация пульса… импульсная… Болящему командирован… постеленный режим… больше никаких потрясений… никаких физиологических… нагрузок… и, тем более, мозговых… если и вправду хотите, чтобы результаты моего лечения были… как вы это изволили фигурно выразиться… сногсшибательными! – важно и настойчиво говорил он кому-то через плечо перед тем, как летящая вперед очертя голову Сенька сбила его с ног, повалив на того, кто внимал ему в комнате.
И все трое одной огромной кучей-малой обрушились на четвертого, оказавшегося на шаг позади.
Если бы этим четвертым был не Олаф, ему под кучей яростно трепыхающейся мешанины из рук, ног и прочих человеческих комплектующих пришлось бы отчаянно туго и мучительно больно.
– Серафима, Сима, Сима!!!.. – едва разобравшись в полумраке комнаты, кто так упорно пытается вскочить на ноги прямо у него на груди, взревел он так, словно желал оповестить весь город о возвращении с того света боевой подруги.
– Олаф!!!..
Подруга оставила попытки пробежаться по нему, и вместо этого бросилась на мощную шею и радостно замолотила кулаками по плечам. – Живой, живой, здоровый, кабуча, Олаф!..
– И Кириан… – донесся откуда-то из области ее коленок полный вселенского смирения и глобальной укоризны глас поэта.
– Кирьян!!!.. Ты жив?!..
– Пока – да…
– Погоди, а где Эссельте? – приподнялся на локте и ухватил ее за руку отряг, не дожидаясь, пока коленки Серафимы, попытавшейся развернуться на сто восемьдесят градусов и поприветствовать теперь еще и славного миннезингера, вместо его груди ткнутся ему в нос.
– Я здесь, Олаф, я здесь!.. – донесся веселый голос из заблокированного свалкой коридора.
– А где Ваня? И Агафон? – царевна в свою очередь оставила в покое конунга, забыла про барда, и нетерпеливо воззрилась в погруженные в полумрак внутренности арендуемых покоев.
– Здесь мы… – долетел до слуха Серафимы слабый глас умирающего в пустыне. – Сима… похорони нас где-нибудь в этом… как его… уазисе… где есть много-много воды и тени… и нет ни одной треклятой крыши… Ох, репа моя, репа…
– Агафон?..
Несмотря на предосторожности, предпринятые конунгом, Сенька всё же вскочила и кинулась на голос.
– А Ваня?..
– Тс-с-с, не шуми, спит он, – едва приподнялся на подушках главный специалист по волшебным наукам и качнул покрытым ссадинами и йодом подбородком в сторону соседней лежанки. – Ему еще больше моего досталось. Лекарь сейчас его какой-то гадостью напоил, перевязал, и он уснул… Но переломов нет, ты не бойся!
– Сама разберусь, когда мне бояться… – учтиво буркнула царевна, поспешно склонилась над неподвижной знакомой фигурой, и откинула край укрывавшего его с головой выцветшего покрывала.
Открывшаяся увлажнившимся очам ее картина больше всего напоминала строки из одной старинной лукоморской народной песни про былинного полководца: «Голова повязана, кровь на рукаве…» Из-под повязки на нее глянули, не узнавая, мутные от действия принятого зелья родные глаза, и снова медленно закрылись.
– В-ванечка… – предательски дрогнула сенькина нижняя губа.
– Ты не волнуйся, Сима, он в полном порядке, просто небольшое потрясение мозга, – торопливо заговорил ей на ухо нежный сочувственный бас Олафа. – У настоящего витязя от каждой встряски череп только крепче становится! А мозги – извилистее!
– Так ведь это – у настоящего… – на грани слез прошептала царевна. – А он у меня такой… такой…
– Какой – такой? Самый настоящий и есть! – строго выговорил отряг.
– Да ты меня, вон, к примеру, возьми! – энергично подключился Кириан. – У меня такое сто раз было – и до сих пор хоть бы тьфу! Думаешь, если поэт – так тебя, наземь не спуская, на руках носят?! ХА! Чем мне только по башке не прилетало – и сапогами, и кружками, и окороками, и бутылками, и мебелью всякой, и хомутами два раза, а один раз даже живой собакой попало! Знаешь, с какой высоты она на меня юхнулась!..
– Это как? – недоверчиво глянула на него Серафима.
– Да один рыцарь даме серенаду заказал спеть, собственного его сочинения. Восхваляющую ее красоту и добродетели. Дама эта самая неприступная в городе была, он ее год обхаживал, как кот клетку с канарейкой, но всё бестолку… Ну и вот… А я подшофе в тот вечер оказался… нечаянно… самую малость… и слова его по ходу исполнения маленько подредактировал… творчески. Так вот она в меня свою собачку и бросила. И даже попала. Очень меткая оказалась дама, кто бы мог подумать… А потом еще и рыцарь меня догнал… и она сама по веревочной лестнице с балкона спустилась… Вместе били. Конечно, поэта всякий обидеть может, когда он пьяный и без каски…
– И чего дальше? – Сенька позабыла расстраиваться и восхищенно уставилась на менестреля.
– А дальше они поженились… – с уморительной гримасой отвращения договорил бард. – Пока меня по усадьбе гоняли, познакомились поближе, почуяли друг в друге родственную душу, и нате-пожалте… Трое детей уже. Я у них на свадьбе играл. В почетные гости приглашали, так за это денег не платят… А когда гости упились до нужной кондиции… простые, непочетные… ну, и я тоже с ними… я им ту самую серенаду исполнил, в двух вариантах. Слышали бы вы, как они на мой реагировали!.. Я ж сразу говорил, что он лучше, так нет… собаками кидаться…
– А с собачкой-то что случилось? – вспомнила завязку и забеспокоилась за его спиной Эссельте.
– Так чего ей будет, волкодавше-то… От нее и убегать стал поначалу-то…
– А во второй раз тебя молодожены не прибили? – не поднимая головы, полюбопытствовал Агафон загробным голосом с места своего упокоения.
Служитель прекрасного закатил под лоб глаза и вздохнул.
– Ну как без этого-то… Ведь каждому известно, что совместная деятельность укрепляет молодую семью. То есть опять от старого доброго Кириана польза вышла. Два в одном, так сказать…
Так общими усилиями Серафима была успокоена, подбодрена, развеселена, взята под руки, уведена от постели погруженного в глубокий, всеисцеляющий сон мужа, усажена за стол и наделена куском пирога с финиками и фигами и кружкой кислого, разбавленного до самого некуда контрабандного вина. За столом уже сидели Селим, Абуджалиль и Яфья с аналогичным продуктовым набором, предоставленным любезным Маджидом с фонтаном.
[21]
Вежливо отодвинув скамью с сулейманами в сторонку, Олаф развернул стол, чтобы лежащему так, как доктор прописал, Агафону были видны и полуночные гости, и всё, чем они занимаются, и подтащил от стены еще одну лавочку – для своих.
Около получаса ушло у обеих воссоединившихся половин антигаурдаковской коалиции чтобы поведать друг другу во всех красках и полутонах свои ночные приключения и подсчитать потери.