– Извини, Абу… перестаралась я… – со вздохом развела руками Сенька, безуспешно пряча улыбку. – Но ты не тушуйся, парень – мы тут все, кроме Селима, в чем попало рассекаем, так что рассматривай это так, что ты присоединился к большинству.
Яфья хихикнула, искоса стрельнув глазами цвета темного шоколада на тощие ноги чародея, и прикрыла ладошкой изогнувшиеся в лукавом смешке губы. Абуджалиль под ее взглядом вспыхнул, как береста на костре. Натягивая пониже, он рванул полу так, что та затрещала… и изрядная часть ее осталась у него в кулаке.
– Какое небо… голубое… – тактично поспешила задрать голову Сенька.
Обе девушки быстро последовали ее примеру.
– Абу, я бы могла отдать тебе свой пеньюар, – сочувственно проговорила Эссельте, вдумчиво изучая сулейманские созвездия, – но он, во-первых, розовый, во-вторых, совсем рваный, а в-третьих…
– С-спасибо… н-не надо «во-первых»… и «в-в-третьих» не надо… д-достаточно одного названия… – закусив губу, сконфуженно прозаикался волшебник, и впервые за несколько дней подумал, что, наверное, быть обезглавленным, но полностью одетым совсем не так уж плохо, как казалось раньше.
Спас положение Селим, находчиво предложив соорудить из своей кольчуги и пояса подобие юбки в стиле «милитари».
При слове «юбка» багряный как заря востока выпускник ВыШиМыШи хотел было снова отказаться, но тут в мужской разговор вклинилась Сенька, авторитетно сообщив, что самые свирепые отряжские воины сплошь да рядом в бой надевают только кольчугу до колен.
[18]
После этого юбка в качестве авангарда отряжской военной моды была принята быстро и с благодарностью.
– Так о чем мы с тобой говорили, Селим?.. – убедившись, что теперь без опаски можно смотреть не только на крыши и котов на них, но и под ноги и по сторонам, продолжила Серафима. – Ах, да. О том, что нам к тебе сейчас нельзя. Потому что тебя твои же коллеги в первую очередь будут искать именно дома.
Добродушно-мечтательная физиономия отставного стражника вытянулась, и он сбился с шага.
– Об этом я не подумал…
– И я поначалу тоже, – не скрывая сожаления, попыталась успокоить то ли его, то ли себя царевна.
– А куда же мы теперь?.. – растерянно остановилась Эссельте.
– Надо найти какой-нибудь постоялый двор… или караван-сарай… подальше от центра, поспокойнее… где можно будет приодеться, запереться, и со всех сторон обдумать, во что мы вляпались и почему… Ну и заодно Яфья всем поведает, чем можно так насолить своему благоверному, что он стал подсылать к ней чужих мужиков с ножиками. Нам с Эссельте будет наука, – и Серафима дружелюбно подмигнула наложнице Ахмета.
Та, к ее удивлению, вздрогнула, сжалась, метнула на Сеньку затравленный взгляд, шагнула было вправо, будто собираясь бежать, но тут же остановилась, покорно опустив плечи и голову.
– Мне… некуда тут идти… – то краснея, то бледнея, прошептала она. – И дома меня не примут… теперь особенно… Можно… я с вами останусь?.. Пока, хотя бы?..
– Оставайся, – великодушно махнула рукой царевна. – Где четверо, там и пятеро. Прорвемся.
– Пэри?.. – Охотник устремил на царевну вопросительный взор. – К слову о постоялых дворах… Я знаю тут поблизости несколько подходящих заведений, хозяева все, как на подбор – мои старинные знакомые…
– Погоди! – внезапно оборвала его царевна, осененная нежданной мыслью. – А не известен ли тебе часом караван-сарай некоего Маджида?
– Маджида Толстопузого? Маджида аль-Ашрафа? Маджида Наджефца? Маджида Погорельца? Маджида в тюбетейке? Маджида – хозяина полосатого верблюда? Маджида брата Назима? Маджида…
Похоже, гениальная с виду идея попробовать поискать улетевших мужчин в единственном знакомом им с Иваном месте в Шатт-аль-Шейхе обернулась большим пшиком.
– Хорошо, поставим вопрос по-другому, – кисло промямлила Сенька. – Известен ли тебе какой-нибудь постоялый двор, хозяина которого звали бы не Маджид?
– Да, безусловно, о загадочная пэри, – недоуменно наморщил лоб Селим. – А чем тебе пришлось не по нраву это уважаемое имя, разреши искренне полюбопытствовать смиренному рабу, подобно медлительной черепахе взирающему на твои юркие, как ласточки, мысли?
– Тем, что… Стой! – померкнувшая было физиономия царевны снова озарилась азартом и надеждой. – Этот Маджид!.. Он любит выражаться точно как ты – кучеряво и заковыристо! «Уведи караван своих верблюдов в сарай моего долготерпения», и тому подобное!.. А еще у него во дворе есть фонтан!
– Фонтан? – недоверчиво вытаращил глаза Охотник. – Фонтан?!.. Ты имеешь в виду Маджида с фонтаном?! Так что ж ты сразу не сказала, о рассеяннейшая из рассеянных, что тебе нужен караван-сарай именно того Маджида, у которого в дальнем углу двора имеется фонтан?! Как же мне его не знать? Конечно, я его знаю! Ведь это же моя родная кровь, ближайший круг, любимая семья! Маджид с фонтаном – двоюродный брат деверя племянницы моей жены! Почитаемый всеми человек!
– Где? – радостно вскинулась царевна.
– Э-э-э… во всем Шатт-аль-Шейхе?
– Да нет, караван-сарай его где!!!
– А-а, это!.. Совсем рядом, о непредсказуемая пэри! Минут сорок ходьбы – и мы на месте! Надо же, как тесен Белый Свет, оказывается! Старому недогадливому Селиму и в голову его перегретую не могло прийти, что стремительная пэри северных краев, свалившаяся на него подобно молнии среди ясного неба сегодня утром, может знать про Маджида с фонтаном!.. Воистину, добрая слава далеко бежит!.. А послушай, милейшая пэри, не приходилось ли тебе слышать об одном человеке в нашем городе… мужественном и доблестном… с сердцем бесстрашным и верным, как у песчаного льва, и в то же время кротком и добром, будто у горной лани… чей облик внушает трепет врагам и отраду друзьям… чья душа отзывчива как отражение в зеркале и тонка, подобно вамаяссьскому шелку?.. Если да, то узнай, наконец, и не мучайся боле неведением: этот человек – я и есть!..
Воссоединение двух частей потрепанного, но не побежденного отряда было праздником со слезами на глазах. Когда с улыбающимся до ушей ртом и светящимися счастьем очами Серафима попыталась ворваться в занимаемую поздними ночными гостями комнату, дверь отворилась, и навстречу ей шагнул еще один старый знакомец – известный врач, экспериментатор и естествоиспытатель
[19]
Абдухасан Абурахман аль-Кохоль. И хоть глаза его слегка косили, язык чуть заплетался, а легкий сивушный дух с избытком ароматизировал воздух в радиусе десяти метров,
[20]
вид у него был строгий и озабоченный.