Что это значит: быть собой? - читать онлайн книгу. Автор: Дженни С. Мэнсон cтр.№ 49

Самым важным для меня является контекст. Если я пропускаю какое-то слово, я, как правило, довольно легко и почти бессознательно вставляю его на место с помощью догадки, руководствуясь контекстом, так же как любой другой человек. Но если я пропущу отдельное слово, произнесенное вне контекста, то повторение его пять или шесть раз специально для меня не исправит ситуацию до тех пор, пока оно не будет перефразировано. И, пожалуйста, не говорите со мной из другой комнаты; в этом случае все выступает против того, чтобы я разобрала сказанные слова, делая их совершенно бессмысленными. Но если я нахожусь наверху, кому захочется подниматься по лестнице только для того, чтобы сказать, что он готовит чай, и узнать, выпью ли я чашечку? Тех, кто живет со слабослышащими людьми и безукоризненно ведет себя с ними, стоит причислить к лику святых.

Мой мощный слуховой аппарат страшно пищит. Этот звук возвещает о моем приходе подобно крокодилу в истории о Питере Пене. Мой внук понял это в один год и всегда говорил «Баба», когда слышал писк, спускающийся с верхнего этажа дома. Этот писк появляется благодаря звуковым волнам, которые рикошетят вокруг ушного канала и могут минимизироваться, если аппарат плотно прилегает к уху, чего очень непросто добиться. Кроме того, писк может возникать в тех случаях, когда моя голова находится рядом с каким-то объектом, например со стеной, так как звук рикошетом отскакивает и от предметов. Современная привычка приветствовать почти незнакомых людей поцелуем, причем не в одну, а в обе щеки, приводит к интересным последствиям. Другой человек может не знать о моей проблеме. Когда его голова оказывается на близком расстоянии от моей, слуховой аппарат издает этот ужасный писк, который потом повторяется с другой стороны. Некоторые люди прекрасно выдерживают это, никак не реагируя, в то время как другие вздрагивают от услышанного писка, пусть даже едва заметно. Больше всего мне нравятся те, которые открыто смеются.

Тугоухость требует упорного труда, так как ограничение возможностей затрагивает большинство сторон жизни. Обычно люди хотят помочь, но не знают, что надо делать, пока не получат определенные инструкции, поэтому в мои обязанности входит объяснять и подсказывать людям, как мне помочь. Хорошо бы еще люди могли соблюдать эти инструкции в течение всего разговора. Кроме того, бывает трудно создавать приемлемую для восприятия речи атмосферу при общении с разными людьми в быстро меняющихся условиях. Например, в магазинах, в этих шумных местах с вечно спешащими консультантами, вы должны получать помощь достаточно быстро, иначе вся беседа пойдет наперекосяк. Тем не менее некоторые ситуации только кажутся незаслуживающими беспокойства, к ним я отношу театр. Я не знаю более безотрадного ощущения, чем нахождение в театре, полном зрителей, которые оглушительно смеются, а я не имею понятия, с чем это связано.

Эмоциональные воздействия тугоухости имеют широкий диапазон. Я постоянно боролась с чувством отстраненности, которое является спутником глухоты. Необходимость ежедневно приспосабливаться к тугоухости требует настойчивости, но она должна быть тщательно уравновешена, и мне до сих пор приходится работать над этим. Тревога, прежде связанная с моей профессиональной деятельностью, теперь сменилась тревогой о будущем, когда я стану слышать еще хуже, а мои пальцы, возможно, станут настолько неуклюжими, что не смогут обращаться со слуховым аппаратом, или, что еще хуже, неуклюжим станет мозг.

Спустя три с половиной десятилетия тугоухости мои эмоции по поводу нетрудоспособности по-прежнему неустойчивы. В большинстве случаев я прятала их в дальний угол своего разума, но временами все-таки падала духом, когда появлялись трудности. По работе мне приходилось невероятно много общаться, что имело для меня отрицательные последствия. И хотя я очень рада, что мне, несмотря на недуг, удалось сделать карьеру, однако сейчас, после выхода на пенсию, я, конечно же, чувствую себя гораздо спокойнее. Но важнее всего то, что в течение всего этого времени множество людей проявляли ко мне понимание и оказывали мне поддержку, за что я им бесконечно благодарна.

Все мои прочие переживания затмила огромная радость и привилегия быть бабушкой. Не так много существует в жизни вещей, которые человек может сделать дважды, но сейчас я столкнулась с тем, что безмерно полюбила этого новорожденного маленького человечка, подобно тому, как лет тридцать назад влюблялась в своих собственных детей. Я была кровно заинтересована в этом ребенке, благодаря которому преемственность и непрерывность жизни приобрели новый смысл.

При рождении внука я находилась под рукой, без всякого умысла, а лишь по причине того, что роды проходили слишком медленно, и мой сын с невесткой нуждались в дополнительной поддержке. Когда внук наконец появился на свет, слабенький и в первый момент не способный даже закричать, мои мысли оставались с невесткой, которая к тому времени находилась в состоянии полного изнеможения. Возможно, сказалась и моя собственная усталость, но некоторое время я совсем не думала о внуке и даже не испытывала беспокойства о нем. Мне казалось, что надо сначала познакомиться с ним, а потом уже начинать тревожиться. Такое состояние оцепенения длилось недолго, так как меня попросили символически перерезать пуповину, поскольку мой сын отказался это сделать, боясь, что у него не хватит выдержки. Так и начался мой новый любовный роман.

Я находила огромное удовольствие в мелочах, в разных крошечных деталях. Когда внук только родился, я могла сидеть около него часами и просто наблюдать, во всех отношениях уподобляясь молодой матери: мне нравилось разглядывать его большие синевато-серые глаза, которые вскоре стали карими, такими же, как у его матери, его подергивающийся носик и подвижный ротик, его ручки с микроскопическими пальчиками. Я наблюдала и за тем, как он спит, как его судорожные младенческие движения чередуются с периодами полного спокойствия, когда я, опять же, подобно любой матери, не могла удержаться от незаметного прислушивания к его дыханию. Его трогательные детские движения забавляли меня, начиная с первых целенаправленных движений («Как вы думаете, он бренчал погремушкой сознательно?») и заканчивая теми счастливыми моментами, когда он начинал активно махать руками и ногами или совершать более осмысленные движения, потирая друг о друга ступни и с наслаждением вытягивая пальчики на ногах.

Мне очень нравилось наблюдать, как развивался мой внук от совсем ничего не знающего маленького человечка, появившегося на свет в виде чистой доски, до его теперешнего состояния знаний и умений, приобретенных к двухлетнему возрасту. Таким же образом шло его эмоциональное развитие, когда он пытался определить свое место в жизни и включить в свою жизнь меня, постепенно узнавая, сначала как часто видимое существо, потом как хорошего знакомого и, наконец, как любящего и любимого человека, с которым можно чувствовать себя спокойно и ничего не опасаться.

Очень волнительно было следить за развитием его речи, когда мы начали общаться и стал проявляться его маленький характер. Я наблюдала, как он осваивал двуязычную англо-испанскую речь, радуясь и удивляясь тому, как он легко справляется с этими сложностями. Он учился испанскому языку от своей матери, инстинктивно и моментально переходя с одного языка на другой. В двухлетнем возрасте он перешел уже от начального уровня к использованию сложных грамматических структур в обоих языках и даже может правильно понимать большинство из испанских глаголов! Каждый этап его развития вызывает у меня такое восхищение, что мне даже не хочется, чтобы он рос слишком быстро.