PASSIONARIUM. Теория пассионарности и этногенеза. Этногенез и биосфера земли. Конец и вновь начало - читать онлайн книгу. Автор: Лев Гумилев cтр.№ 217

Ослабление, а потом и унижение такой мировой державы, как Багдадский халифат, трактовались неоднократно и разнообразно. В аспекте этнологии мы уже говорили об этом, и проблема ясна: полигамия и привоз разных рабов из Азии, Африки и даже Европы создали в арабских странах этническую пестроту, для удержания которой в рамках системы требовалась огромная затрата энергии, т. е. высокий уровень пассионарного напряжения. Но и это не спасало, потому что дети грузинок, половчанок, гречанок и африканок наследовали пассионарность своего арабского отца и вкусы своих матерей, вследствие чего часто становились врагами друг друга. При спаде пассионарности в фазе надлома это усугубилось, и наиболее сильными оказались этнические монолиты, например дейлемиты, захватившие Багдад в 955 г.

Так арабам Х – XIII вв. не повезло, хотя они сами в этом были не виноваты.

Фаза надлома – это возрастная болезнь этноса, которую необходимо преодолеть, чтобы обрести иммунитет. Этнические коллизии в предшествующей, акматической, и последующей, инерционной, фазах не влекут столь тяжелых последствий, ибо не сопровождаются столь резкими изменениями уровня пассионарности, как при надломе, и раскола этнического поля в этих фазах не происходит.

Суперэтносы имеют одну интересную особенность – внутри системы происходит поляризация. Как монолиты они ведут себя только в фазе пассионарного подъема, а затем, подчиняясь диалектическому закону единства противоположностей, они находят направления для деятельности, осуществляющие устойчивое равновесие в постоянной борьбе между собой. Однако по отношению к другим суперэтносам они выступают как целостность, хотя разные половины системы ведут себя неодинаково. Поясним этот тезис на некоторых примерах.

Еще Фукидид заметил, что эллины, единодушно сражавшиеся с персами, раскололись на партии, аристократическую и демократическую; первую возглавила Спарта, вторую – Афины. Теперь, после многих исследований, ясно, что эти названия отнюдь не отражали классовых противоречий. И та и другая сторона были равно рабовладельческими, а присвоенные ими наименования не более как клички. То же самое наблюдается в эллинизированном Вечном городе – Риме. Там «демократами» были богатейшие всадники: купцы и ростовщики, а «аристократов» поддерживали обнищалые крестьяне, ставшие для пропитания легионерами. И вождем «демократов» был член древнего патрицианского рода Юлиев – Цезарь, а главный его противник Лабиен начал карьеру как народный трибун, то есть плебей. Да, дело не в названиях, а в смысле событий. Ведь когда обе партии исчезли, а остались только тихое население и легионеры, эти последние постоянно схватывались друг с другом без каких-либо политических программ. Это была эпоха солдатских императоров (III в. н. э.).

Ту же самую коллизию можно увидеть в Византии, которая начала делиться на православных и еретиков начиная с IV в. В Арабском халифате единый ислам раскололся на три партии: суннитов, шиитов и хариджитов, причем последние впоследствии примыкали к шиитам. В средневековом Китае тоже боролись направления: имперское, династии Тан, опиравшейся на кочевников, и шовинистическая оппозиция, победившая в X в. и погубившая свою страну.

Но самая наглядная картина – это Западная Европа, христианский мир, ставший в XIX в. «миром цивилизованным». Там под христианством понимался только католицизм, причем папы имели опорой императоров. Так вот они и ссорились между собой. При кульминации борьбы в акматической фазе сторонники папы назывались в Италии – гвельфы (от фамилии своих немецких союзников саксонских герцогов Вельфов), а их противники – гибеллины, защищавшие швабских императоров – Гогенштауфенов. Однако в Крестовые походы они ходили вместе.

Но это еще пустяки, а вот в фазе надлома настала Реформация: паписты и протестанты схватились насмерть, а когда выяснилось, что силы равны и надо думать не столько об убийствах из-за тонкостей в обряде, сколько о политике и экономике, те и другие успокоились. Был провозглашен циничный лозунг: «Чья власть, того и вера»; и подданным было запрещено выбирать себе исповедание.

Война в Западной Европе не утихла, но приняла иной характер, свойственный инерционной фазе этногенеза. Прошедшие бури Реформации унеслись в прошлое, оставив после себя различия в этнографическом облике и психологическом складе католиков и протестантов. Внутри европейского суперэтноса эти особенности постепенно стирались, но за океанами они ощущались настолько сильно, что обойти их вниманием неправомерно и невозможно.

Раскол единого поля в христианском мире совпал с эпохой Великих открытий. И представители обеих сторон этнической дивергенции, происшедшей в XV–XVI вв., устремились за пределы Европы. Устремились и католики – испанцы, французы; устремились и протестанты – англичане, голландцы. На новых землях все они столкнулись с одними и теми же народами, и вдруг оказалось, что эти контакты дают совершенно различные результаты. Когда испанцы захватили Центральную и Южную Америку, то оказалось, что при всем своем зверстве, при всех ужасах и жестокостях, сопровождавших их вторжение, они нашли общий язык с местными жителями: побеждая и покоряя ацтеков и инков, муисков в Колумбии, они видели в них людей.

Надо сказать, что создавшиеся в XII в. государства: ацтекское (Анагуак), инкское (Тахуантинсуйу) и муисское (Чибча) [116] – к XVI в., к моменту появления испанцев, были на самых ранних фазах этногенеза. Поэтому ацтеки, инки и муиски вели себя очень жестоко по отношению к покоренным, которых сделали низшими сословиями, низшими классами. Например, муиски (это народность, которая заселяла современную Колумбию), составлявшие высший, господствующий класс, т. е. господствующие племена, завоевавшие местное население, считали, что если к ним, к господину, вождю или аристократу, должен подойти по какому-то делу обыкновенный индеец, то он должен раздеться голым, сесть на карачки, ползти спиной, уткнув голову в колени, и в таком виде произносить свою просьбу, которая будет либо удовлетворена, либо нет. А если он нагло посмотрит на своего повелителя, на человека, принадлежащего к высшему классу, то в лучшем случае с него могли просто снять кожу живьем, в худшем случае бросали в подземные пещеры, заполненные водой до половины, и он в полной темноте там плавал, пока его не кусала ядовитая водяная змея. Вот такие наказания были за непочтительность.

И когда Кесада завоевал эту территорию, назвав ее Новой Гренадой, то он этих аристократов, захватив в плен, конечно, крестил и сделал своими приближенными. Один из них, уже став очень образованным человеком, хорошо писавший по-испански, говорил Кесаде: «Странно, ты, Кесада, себя ведешь, я вижу, к тебе подходят твои солдаты, они тебе что-то говорят и даже смеются, а ты им отвечаешь, потом они посмеются, поговорят и отходят». Для испанца-конкистадора солдаты были его боевыми товарищами, а для цивилизовавшегося индейца – низшая каста; ему непонятно было, как солдат смел взглянуть на своего предводителя, его надо было бы убить немедленно или проучить.