PASSIONARIUM. Теория пассионарности и этногенеза. Этногенез и биосфера земли. Конец и вновь начало - читать онлайн книгу. Автор: Лев Гумилев cтр.№ 216

Чтобы уловить эту самую суть дела, нужно понять: по какому принципу шло разделение? На истфаке нас учили просто, что католики были феодалы, а гугеноты были буржуазия и буржуазия боролась с феодалами. Но когда я стал готовиться к государственному экзамену и прочитал литературу по этому вопросу я, еще будучи студентом, вдруг увидел: ничего себе буржуа – эти самые гугеноты! Во главе их стоит королева Наваррская и король Наваррский, адмирал Колиньи, принц Конде, маршал Бассомпьер – это все гугеноты! Гасконские бароны типа д’Артаньяна, д’Артаньян-то был уже католиком, а вот его деды – гугеноты; бретонские вожди кланов – ничего себе буржуазия! Горцы из Севенн (Южная Франция) – самые дикие крестьяне – они все гугеноты. Но в том числе и буржуазия, конечно, была. ЛаРошель и Нант в устьях Луары – замечательные торговые города – были гугенотскими. Но с другой стороны, самый крупный буржуазный центр Франции Париж – католический, Анжер – католический, Лилль – католический, Руан – католический. Герцоги Гизы – католики, крестьяне центра Франции в подавляющем большинстве католики. То есть принцип сословности не выдерживается никак.

Посмотрим соседние страны эпохи Реформации, например Нидерланды. Там кальвинисты-гёзы – обедневшее дворянство. Зато католики в крупных городах Южной Фландрии (современной Бельгии) – буржуазия. Итальянские купцы, например, остались католиками, испанские тоже. Дворяне: южнофранцузские были гугеноты, северофранцузские – католики. В Швеции и Дании короли и вся масса населения с потрясающей легкостью перешли в протестантизм. Даже Ливонский орден, состоявший из братьев монахов, запросто перешел в протестантскую веру; эти монахи-рыцари объявили, что теперь они все просто феодалы, бароны; подчинились они частью Польше, частью Швеции – в общем, с потрясающей легкостью отказались от католичества. И рядом с ними Бавария, тоже феодальная страна, отстаивала католицизм с дикой яростью.

Но попробуем положить все это на этническую карту и сразу увидим, по какому принципу строилась эта война, подогреваемая пассионарным напряжением, которое уже начало спадать. Возьмем ту же самую Францию. Северо-западная часть населена кельтами; кельты ненавидят Париж, а в Париже католики, следовательно, в Вандее – гугеноты. Юго-западная – населена гасконцами; гасконцы ненавидят Париж – гугеноты. На юге провансальцы живут; они к XVI–XVII вв. довольно вяло относятся в Парижу – и Прованс не участвует активно в религиозных войнах. В Севеннах дикие горцы, которые и говорят даже не по-французски, а на каком-то диалекте, здесь основа гугенотов. Центральная часть Франции, захваченная еще за тысячу лет перед этим франками, – сплошь католики.

Социальной системы здесь нет; система здесь, видимо, была чисто психологическая. Сложились два психологических рисунка, которые оказались несовместимы друг с другом.

По тому же самому конфессиональному принципу раскололась золотая Византия. Несториане ушли с родины в Китай и Монголию, монофизиты – в Африку и Армянские горы, но и оставшиеся православные раскололись на иконопочитателей и иконоборцев.

Акматическая фаза в Византии была в IV–VI вв. Значит, надлом падает на VII–VIII вв.

Византия была в это время уже маленькая. Она охватывала Малую Азию, Грецию, небольшие части Италии и Сицилии и часть Балканского полуострова. Это была Византия в узком смысле слова, но и здесь нашли повод для раскола, хотя при строгих формах православия, казалось, и спорить-то нечего, и все предусмотрено, все расписано, система стала жесткой, ортодоксальной, и тем не менее нашли из-за чего разойтись. Греки очень любили писать иконы, художники они были замечательные, традиции их великолепного искусства шли из Древнего Египта и Ближнего Востока. Люди вешали в церквах и у себя дома иконы и на них молились, находя в этом утешение и удовлетворение.

Малоазиаты – народ восточный, и поэтому они склонны больше мыслить абстрактными категориями. Они говорили, что надо молиться богу-духу, а не видимости, изображению. Им говорили: «Да изображение нам просто помогает сосредоточиться». «Ну да, – говорили те, – сосредоточиться?! Вы доске молитесь, а не духу». Слово за слово… Император Лев III из Исаврийской династии, выходец из горных районов Киликии, подвел итог спорам в 718 г. «Мы, конечно, православные люди, – сказал он, – но иконам молиться нельзя; если вы хотите рисовать, рисуйте светские изображения, а не иконы». И велел сорвать самую красивую икону Божьей Матери, которую жители Константинополя очень почитали. Но когда солдат полез снимать икону-то прихожане, женщины главным образом, выбили у него лестницу из-под ног, и он разбился.

И с этого началось. Воинственные, храбрые, прекрасные организаторы, императоры-малоазиаты требовали, чтобы икон не было и чтобы люди молились абстрактным идеям. Исавры считали, что иконы – это идолопоклонство. Жители европейской части империи – греки, славяне, албанцы – говорили: «Как! Наши святые иконы разрушать? Что за безобразие!» Но у правительства в руках была вся власть, армия и финансы, чиновничий аппарат. Выступали против них монахи Студийского монастыря и все любители изобразительного искусства. М. Я. Созюмов в очерке «Трагедия иконоборчества» [83, т. 2, с. 54–56] показал мировоззренческие противоречия малоазиатов и греков. Иконоборцы считали почитание икон идолопоклонством, утверждая, что икона – материализация исконной реальности, отображение сверхчувственного мира: связь изображения с прототипом осуществляется не естеством, а благодаря божественной энергии. И они обвиняли иконоборцев в манихейской тенденции – отрицании причастности материи к Божеству. Позднее, в конце фазы надлома, при императоре Феофиле, в Малой Азии появилось движение еще более крайнее, уже не христианское – павликианство. Павликиане считали всю материю творением сатаны, грабили монастыри и города, а пленных юношей и девушек продавали арабам. Так они боролись с материальным миром [там же, с. 77].

Эта война унесла очень много жизней и стоила Византии больших потерь, потому что соперники мешали друг другу сопротивляться внешним врагам: арабам, болгарам, западным европейцам, берберам, которые тем временем захватили Сицилию; тем не менее внутренняя война продолжалась. Только кончалось в Византии все это несколько быстрее, чем в Европе, потому что сам по себе массив Византии был меньше, и в 842 г. иконоборчество было отменено. Все эти споры погасли, и началась здесь четвертая фаза этногенеза – инерционная, о которой разговор впереди.

Я сказал сейчас о переходе Византии в инерционную фазу как о чем-то само собой разумеющемся. А это не так, вернее, не совсем так. Вероятность перейти из одного состояния в другое есть всегда, но в этногенезе, как и в каждом природном явлении, вероятность состояния еще не предопределенность. В надломе обычно бывает короткий период депрессии – разгула субпассионариев. Надо суметь его пережить, чтобы выйти в инерционную фазу. В Византии с этой задачей справился Василий Македонянин, в Риме – Октавиан Август, в Древнем Китае – Лю Бан (основатель династии Хань), во Франции – Людовик XI, а вот в Арабском халифате попытки халифов Мамуна (813–833), Мутаваккиля (убит в 861 г.) и Мутамида (погиб в 870 г.) навести порядок кончались трагическими неудачами. Фактически уже в X в. Багдадский халифат Аббасидов перестал быть арабским по этносу, хотя и оставался таковым по языку [115] .