Все кричат “ура” и чокаются. Луи, глотнув из стакана, отдувается:
– Слишком крепко…
– Нормально, – покровительственно замечает Жора. – Шестьдесят градусов примерно. Зато чистый продукт!
Из приемника доносятся куранты, отбивающие четверти. Жора и Самошкин торопятся наполнить стаканы. Стукает калитка, из машины выскакивают и с визгом бегут к елке Кира и ее подруга Света, за ними несется Успенский, подняв руку с растопыренными пальцами.
– Йес! Успели!
Бьют куранты, опоздавшим суют бокалы, все кричат “С Новым годом!”, пары целуются.
– “Если бы знать, если бы знать…” – меланхолически декламирует Витя.
– Алинка, слышишь? Витька, как Ольга в “Трех сестрах”, хочет знать, что год грядущий нам готовит…
– Вас всех перепишут и наконец приструнят…
– В Красную книгу?
– Нас – это парней, что ли?
Алина деловито сообщает:
– Перепись грядет в нынешнем году или в следующем. Я была на всесоюзном совещании статистиков. У нас переписи не было с тридцать девятого года…
– А нам-то что?
– Вот сразу видно, что ты – легкомысленный лабух и понятия не имеешь, в какой стране живешь. Могу сообщить, что, по предварительным данным, у нас женщин больше миллионов на пятнадцать. Урон войны не восполнен…
– Пятнадцать миллионов баб! – мечтательно говорит Самошкин. – А где они – эти бабы? Я лично их не вижу…
– Больше баб – шире выбор, – замечает Витя.
Жанна возмущена:
– А бабам каково?
– Мужик на вес золота? Пьяница, подонок, тупица – все равно, лишь бы мой, а не соседки…
Додик пожимает плечами:
– Значит, долг каждого настоящего патриота – обслужить хотя бы трех девушек…
– Дождешься… – Алина бьет его локтем в бок.
Все смеются. Самошкин вздыхает:
– Тут с одной бы управиться…
Кира спрашивает Пьера:
– Ты ездил в Ленинград?
– Нашел могилу Петипа в Александро-Невской лавре! Попал в Мариинку на “Дон Кихота”, был в Вагановском училище…
Он протягивает Кире сверток:
– С Новым годом!
– Спасибо… – Она снимает обертку и расплывается в счастливой улыбке: – “Мадам Роша”! Французские духи! Какая прелесть! А у меня новость, Петя… В июне мы едем на гастроли в Париж!
– Хватит трепаться! – кричит Витя. – Пошли за стол! Я замерз…
– Стой! Быстро, еще по одной… Чуть не забыл!
Успенский мельком косится на Киру, достает из сумки и раздает тетрадки машинописных листов.
– Третий номер журнала “Грамотей” со стихами ленинградцев! Прямо с машинки! Держите… Там есть шикарные вещи. “Пилигримы” Бродского… Алик говорит, что пацан абсолютно гениальный… Вот! Послушайте…
Он читает:
О, голоса моих знакомых!
Спасибо вам, спасибо вам
За то, что вы бывали дома
По непробудным вечерам.
За то, что в трудном переплете
Любви и горя своего
Вы забывали, как живете,
Вы говорили: ничего.
И за обычными словами
Была такая доброта,
Как будто Бог стоял за вами
И вам подсказывал тогда…
– Ну?!
– Чудесно… – улыбается Маруся.
Алина серьезна.
– Трогательно… А кто это?
– Какой-то Кушнер… Обмыть немедленно!
– За что пьем? – спрашивает Витя и оглядывается на Додика. – За голоса знакомых?
Додик, как всегда, готов.
– Как говорит Николай Семеныч Лесков, “все хорошее на свете вообще редко встречается, зато и никогда не переводится вовсе”… Вот за это и выпьем!
Все кричат и чокаются.
– У Алика четвертый номер практически готов, – рассказывает фотограф, – а там не только стихи, философская проза, статьи…
Захмелевший Пьер воркует с Кирой:
– …Каштаны уже отцветут, но июнь в Париже все равно прекрасный. Погуляем в Булонском лесу, съездим в Мальмезон, в Версаль…
– А где взять время? – смеется Кира. – Репетиция, спектакль… Мы же будем как загнанные лошади!
– Я люблю тебя…
Успенский бьет его в челюсть, Пьер летит в снег, сшибая Витю. Девушки поднимают крик.
– Мудак! – вспыхивает Кира. – Совсем рехнулся? Ненавижу!
Пьер вскакивает и бросается на Успенского, их разнимают. Алина пытается их унять:
– Ребята, вы чего, офонарели?
– Мне кажется, самое время немного закусить, – хладнокровно замечает Додик.
Гости, понемногу утихомириваясь, идут к крыльцу. Витя, встав из сугроба, задумчиво разглядывает этикетку пустой бутылки:
– Так и не попробовал это самое “Клико”. Придется обойтись спиртом…
В приемной КГБ сотрудник в штатском разговаривает с Пьером.
– Какие-то проблемы наверняка возникают, обращайтесь, зря стесняетесь. Мы всегда можем помочь…
– Не было повода.
– Нет проблем?
– Нет. Все неплохо…
Сотрудник усмехается:
– Говорят, вы не посещаете занятия…
– Кто это говорит? – насупился Пьер.
– Есть такое мнение в учебной части.
– Это неправда. Я хожу к профессору Дувакину на семинар по Маяковскому и на пушкинский семинар к профессору Бонди. Я занимаюсь тем, что мне интересно.
– А ваши товарищи? Нам известно, что кое-кто из французских стажеров занимает вполне антисоветскую позицию.
– Не знаю, я ничего подобного не слышал… В нашей группе люди разные, но все заняты делом.
– А статья в университетской газете? Как ее восприняли?
– Как чью-то глупость. Посольство встревожилось, нас вызвали к послу. Но господин Мартен поговорил с ректором университета, и ректор сказал, что он нами доволен…
– Словом, все хорошо?
– Да, все отлично.
Сотрудник хмурится, открывает папку, лежащую перед ним, листает и сухо говорит:
– Вы с нами неискренни, господин Дюран. Напрасно… Мы выполнили вашу просьбу. Ваш родственник Татищев Алексей Аполлонович был освобожден из Омсукчанского исправительно-трудового лагеря в декабре тысяча девятьсот пятьдесят пятого года…
Пьер замирает:
– Он жив?!!
– По имеющимся сведениям, он проживает в городе Переславле-Залесском Ярославской области и работает на втором хлебозаводе. Запрета на посещение этого района иностранными гражданами нет, вы можете туда съездить. Это недалеко, километров сто пятьдесят от Москвы, туда ходит автобус…