Мой папа-сапожник и дон Корлеоне - читать онлайн книгу. Автор: Ануш Варданян cтр.№ 33

Против молоканов он с тех пор затаил нечто, похожее на обиду. Ведь с них, с проклятых, начался этот мучительный процесс раздумий о сути и смысле дружбы. Не почитатели или соратники или готовые на все прихлебатели, а настоящие друзья – есть ли? Вроде бы и не был Хачик сказочно богат, чтобы много шушеры липло, хотя и ее имелось достаточно. Вроде бы не был даже могущественным, есть люди гораздо влиятельней, но просители не переводились. А вот – ох ты – друзей-то и нет. Один только дон Корлеоне, что бы там ни говорила умная жена Люся.

Теперь всякий раз, когда Хачик видел молоканов и молоканок на улице или их детей, играющих у нас в саду, он впадал в задумчивость. Два злополучных вопроса: есть ли у него друзья и как нужно называть дона Корлеоне – возвращались всякий раз, когда взгляд падал на густую, никогда не стриженную бороду сектанта, на его серые заношенные штаны в узкую полоску или на кружевной платочек на головке какой-нибудь молодухи. Но обида обидой, а все ж таки и тут пришлось папе доказать, что он без пяти минут великий человек.

Одна из молоканских подружек моих сестер, голубоглазая Наташа, умела смеяться звонким серебристым смехом. Она была особенной – эта Наташа. С вечным сомнением во взгляде, с пытливым вопросом: «Хорошо ли это?» Кротость ее граничила со святостью. Ни разу в жизни я не слыхал, чтобы эта девушка (а в свои четырнадцать она была вполне оформившейся формами) прикрикнула на своих многочисленных младших братьев и сестер, ни разу не пропела с интонацией молодой ехидны: «Я-э-то-го-не-хо-чу… Я-э-то-го-не-бу-ду…», что свойственно было моим сестрицам. Ни разу она не взяла лишнего куска, если угощали щедро, а у нас всегда угощали щедро. Она просто половинила свою порцию – часть съедала, а оставшееся относила матери…

Отец их обширного семейства с рыбьим именем Карп погиб когда-то от удара молнии, и в общине поговаривали, что его настигла кара небесная. Мол, слишком гордый да независимый был человек… Наташа отца не забывала. В отличие от младших своих братьев и сестер, которые навеки расстались с родителем еще во младенчестве, Наташа очень его любила и воскрешала в памяти слишком живо. Совсем не так, как полагалось смиренной молоканской девушке. Она даже стала придумывать о нем разные сказочные истории и рассказывала младшим. В этих сказках отец представал настоящим богатырем, героем-победителем. Часто просила ее трудолюбивая и тихая мать, чтобы Наташа перестала теребить свое воображение – в них соблазн и тягостное искушение. Многое человек может победить, но не химеру. Василиса – мать Наташи – даже позвала общинного старосту, чтобы тот переговорил с девочкой. Пришел, принял строгий вид, собрался журить и отчитывать, но оказалось, напрасно. Наташа сразу же смиренно согласилась – ее память об отце чересчур горяча, за это Господь может и покарать. Но она не могла иначе. Всякая истовость претила ей, и потому она сама раскаивалась в том, что никак не могла унять свои воспоминания.

То ли это, а может, еще что, но мой папаша внезапно изменил свое отношение к старшей подружке моих сестер. Кажется мне, он увидел в Наташе родственную душу. Хачик ведь тоже был мечтателем, но, в отличие от Наташи, не умел слагать историй.

Внимание Хачика к чужой девочке естественным образом распространилось также и на ее родных. Василиса одна тянула пятерых детей, бралась за любую работу и без помощи общины вряд ли вообще смогла бы свести концы с концами. Очень она рассчитывала на старшую дочь – помощницу, а та, вишь, истории сочиняет про отца – победителя Карпа, аж архангела Михаила из него сделала. Хачик стал давать Василисе пустяковую работу, а платил вдосталь. Действительно хотел подсобить, но больше всего прочего стремился к одобрению любимой жены Люси. Чтобы у Люси развеялось ложное впечатление, будто он, Хачик, нетерпим к религиозным меньшинствам. Любовь к маме значительно расширяла духовные горизонты моего отца.

И вот вам поворот сюжета. У нас во дворе копали яму под фундамент гостевого домика – мы теперь все время расширялись. Выдолбить в ереванской, превратившейся в каменную плиту почве лопатой и киркой хоть мало-мальски обозреваемое глазом углубление было невозможно. Нужны были техсредства, и они были призваны в лице молокана Васи. Вася, знатный бульдозерист, временами пересаживался на трактор, мог при надобности и за крановщика выступить. На стройке был бы незаменимый человек. И разбогател бы уже к своим двадцати двум неполным годам. То есть светлая имелась у Васи голова, если бы не один порок. Парень пил. Хачик не мог подавить ядовитую иронию и позволял себе немного злорадного торжества. Говорил маме:

– Видишь, и они не святые. Среди них есть пьющие.

Мама не отрицала этого факта, но отвечала, что все же любая убежденная вера лучше безверия, так как религия – есть мощный сдерживающий фактор на пути всякого безобразия. Но папа не спешил соглашаться. Про веру он мало что понимал, а сдерживающий фактор – это другое дело, и Хачик свой фактор отлично знал. С годами авторитет дона Корлеоне только возрастал. «Подобно тому, как в прежние времена правители городов неусыпно держали в поле зрения племена варваров, что рыскали вокруг стен, – так дон Корлеоне зорко следил за всем, что творится на свете за пределами его владений».

Между запоями и работой на стройке Вася все же находил время пригнать разок-другой свой трактор с прилаженным к нему ковшом. В результате яма была выкопана, но случилось непредвиденное – у нас в доме Вася увидел Наташу, и искра заветного пламени занялась в метущейся душе тракториста. Быстро справившись с замешательством, Вася взвился вьюном вокруг белокурой Наташи и моих сестер, имитировавших деятельность скорой помощи (это называлось игрой). Все сразу поняли, что Вася – из молоканской общины другого района Армении – влюбился. У них таких красивых девочек отродясь не было. Поняла про это странное Васино чувство и сама Наташа. Она хоть и была чуть растеряна из-за новых ощущений, но блюла достоинство совсем по-взрослому. Пылкий Вася стал напрашиваться к нам, обещая выполнить любую работу в саду или в доме, бросил пить и однажды даже подарил цветы нашей маме. Оказалось, он пришел свататься.

Люся доходчиво объяснила трактористу, что она, увы, не станет лоббировать его интересы. Мама старалась быть не просто ангельски терпеливой – она была ласковой, как ангел, приветствующий раскаявшегося грешника, – ведь она не хотела ранить случайным словом пробуждающегося для истинной жизни Васю. Она говорила, что девочка слишком юна, чтобы идти замуж. Но запретить это Люся тоже не вправе, ведь Наташа, хоть и дружит с ее девочками и совсем как дочь ей, но всё ведь не дочь. Поэтому цветочки она, Люся, рекомендует отнести Василисе – законной матушке Наташи. Вася серьезно поблагодарил Люсю, поклонился и поступил так, как она сказала. Сделал и… получил отлуп. Василиса отказала трактористу талантливо. Она сказала:

– Ужо тебе.

Не зная, что до неё великий русский поэт Пушкин вложил эти слова в уста своего маленького Евгения, грозившего Петру Великому, Василиса повторила их без малейшей агрессии, но очень уверенно:

– Ужо тебе.

А потом мир Васи рухнул окончательно. Выяснилось, что и сама Наташа не горит желанием выходить за него. Причин было множество. В силу слишком нежного возраста. Из-за нехарактерной для сектантского сообщества тяги к образованию. Или по причине какого-то неосознанного, но вживленного свыше в кровь и плоть генетического механизма выбирать лучшего из тех, кто способен продлить через нее и с ней род человеческий. Ее страшит его пьянство. Вася божился бросить. Наташа обещала подумать.