Мой папа-сапожник и дон Корлеоне - читать онлайн книгу. Автор: Ануш Варданян cтр.№ 34

Неизвестно – то ли поминание имени Господа всуе, то ли неодобрительное отношение Наташи к Васиному пороку или еще какие причины привели в действие кровожадный механизм фатума. Произошло следующее. Вася с горя запил и не появлялся у нас дней десять. Однажды Наташа вышла прогуляться с подругами на пустырь. Там росли травы, помогающие от кишечных недугов. Спорыш да чабрец – слабительного свойства, а еще горькие, возбуждающие аппетит одуванчик и подорожник. А еще цикорий и полынь – обволакивающие, помогающие, когда что-то изнури давит и жизнь кажется безрадостной и утомительной. Всему этому Наташа умела помогать. Но на пустыре девушки увидели заброшенный трактор Васи. И поскольку из кабины не торчала вечно взъерошенная голова тракториста, девочки решили, что его там и нет, и стали подшучивать над Наташей. Мол, довела парня, удавился на кипарисе, поди сейчас найди. Наташа рдела как маков цвет, робко отстреливалась словами. Дружно смеялись. И вдруг – случилось – трактор рыкнул и поехал назад, неожиданно, сам собой. Заскрежетал и, набирая ход и ломая лезвием кусты, приближался к девчонкам. Те заойкали, запричитали, толкаясь, и, не переставая смеяться, наконец, разбежались. Одна Наташа стояла и, не шевелясь, наблюдала самопроизвольное движение трактора, как чудо. Ей было непонятно, как это рокочущая махина стронулась с места сама собой. Девушка до того была заворожена этой загадкой, что мысли о суетном стерлись. Стояла и раздумывала о судьбе непутевого Васи, об одиноком тракторе, о том, что все хорошее в жизни – от Бога, а все плохое – плод не слишком тяжких усилий человека. Через некоторое, совсем непродолжительное время ей предстояло в корне пересмотреть свою жизненную позицию. Все плохое от Бога, а сносное создают люди, сцепив зубы, сопротивляясь обстоятельствам, собственному страху, лени и противодействию себе подобных – тупым и злым своим собратьям. Невероятные усилия единиц против действующей вразнобой, но мощно дышащей мышечной массы, лишенной интеллекта… Трактор двигался, уверенно полз с пригорка, сдирая ковшом кусты можжевельника, сдирая с присиженных мест кривенькие низкорослые сосенки, жалкие, высохшие без заботы кипарисы. Махина ползла прямо на Наташу. Подтверждая все возможные законы физики из раздела «механика» (которые Наташа, в отличие от единоверцев, все же знала, ибо не бросила школу на стадии представлений о круговороте воды в природе), трактор, споткнувшись об зубчатый неотесанный камень, вздыбился, подняв вверх три колеса. Погарцевав на одном, порычав вхолостую, он завис в этом положении на несколько секунд, словно решил немного покрасоваться, а затем сорвался и рухнул вниз… Вместе с молодым кипарисом попала под купол ковша и юная Наташа. Рок, да и только…

В больнице прелестной Наташе ампутировали ногу. Об этом девушка узнала только через несколько дней, которые провела между жизнью и потусторонним. В бреду ей виделся усопший папаша, который то хмурился, то улыбался, но в целом давал понять, что загробной жизни нет, а также просил передать привет маме. Наташа даже рассердилась немного.

– Да как же это нет, ежели ты мне вот видишься как наяву. Это значит, что ты где-то ведь пребываешь?

– Ну да, – мямлил покойный молоканин. – Я к тому, что таким молоденьким да хорошеньким девушкам здесь не место.

– А где же место?

– Там, где детишки родются. Где мелом на асфальте рисуют. Где дождик по деревьям лупит… А ты, дочка, даже замужем еще не была.

Похоже, что на том свете Карп сделался и вовсе мягким. Ни в его облике, ни в интонациях и намека не было на сектантскую суровость.

Карп гнал от себя дочь дня четыре, и Наташа решила не покидать наш бренный мир – не оставлять мать и сестер с братьями. Опять-таки нужно было передать привет Василисе. Наташа очнулась одноногой и, по идее, обреченной на одиночество и страдания. Но действительность оказалась иной.

Пьяный Вася уснул в кабине. Когда лишенный тормозов трактор искорежил Наташу, Вася вывалился из кабины и, стукнувшись головой о камень, ненадолго пришел в себя. Осознав свершившееся, парень вновь потерял связь с реальностью – на этот раз от ужаса содеянного. Скорая помощь увезла Наташу в больницу, а воронок Васю в КПЗ. Там-то и навестил его мой отец и застал следующую картину. Вася сидел на приваренной к стене койке и монотонно раскачивался из стороны в сторону. По сторонам он не смотрел, на скрежет замка в двери не реагировал. Так продолжалось уже двое суток. Наташа все еще пребывала в коме.

– Вася, это я, Хачик. Помнишь меня?

Вася даже не поднял головы.

– Ты мне яму копал, помнишь?

Какая-то тень пробежала по Васиному лицу, но, что это было: призрак узнавания или фантом боли – было неясно.

– Ты у меня в доме познакомился с Наташей, помнишь?

Упоминание о Наташе вывело Васю из оцепенения, да так, что мой папа в одно мгновение сто раз пожалел об этом. Парень забегал по камере, стал биться головой о стены и громко стенать, протяжно завывая Наташино имя.

– Постой, – сказал папа. – Послушай меня, мальчик, – предложил он, хотя немногим был старше непутевого тракториста. – Есть выход. И он устроит всех, и даже ментов…

А еще через два дня, когда Наташа пришла в себя, у ее кровати на коленях стоял Вася и просил руки. К всеобщему облегчению, Наташа приняла предложение тракториста, чуть не сгубившего ей жизнь.

До сих пор – это одна из самых крепких семей на моей памяти. Вася бросил пить, мой отец помог Наташе с иностранным протезом. Она наловчилась ходить, лишь слегка прихрамывая, носила брюки, поверх которых все тот же старорусский наряд. Родила Васе троих шебутных мальчишек и никогда не гневила Бога бессмысленным роптанием. Она считала, что ее благословил отец Карп с того света, а Вася до сих пор считает виновником своего счастья моего отца Хачатура Бовяна – в доме которого эта любовь началась и там же и узаконилась: свадьбу гуляли у нас. Согласитесь, есть доля правды и в том и в другом мнении.

Уже некоторое время страны, в которой я родился и чуть подрос, не существовало. Республика наша стала независимым государством и, успешно миновав стадию процветания и благоденствия, низверглась в пропасть жесточайшего кризиса. На севере шла война с соседями за лоскут цветущей земли, в противовес нашим скалистым и часто безводным. Все стало приходить в запустение, будто жизнь впадала в забытье… Поля выжгло солнце. Деревья в садах гнулись под тяжестью несобранных плодов, и по ночам люди слышали хруст ломающихся веток, похожий на звуки выстрелов. А может быть, это и были выстрелы? Война то накатывала страшными волнами, то отступала. Вчерашние герои Карабахского фронта сегодня хозяйничали на улицах.

В Ереване не горела ни одна лампочка. Ни одна заводская труба не дымила. Ни один фабричный гудок не оглашал окрестности. Ни один синий цветок не поднимался из газовых конфорок наших сограждан. Что делать? Как жить? Как терпеть? И долго ли? Повисло страшное слово «блокада». И как назло – зимы того периода были отчаянно холодными, как и должно быть на высокогорных просторах. Плотность мыслей о спасении явно уступила плотности населения. Наше правительство не смогло создать ни одного мало-мальски действенного плана выхода из страшного тупика. Люди – замкнутые, темнолицые жители деревень и расслабленные, по-европейски улыбчивые ереванцы – держались до последнего. Окна домов ощерились трубами буржуек, розоволицые туфовые фасады зданий почернели от копоти. Топили собранным скудным хворостом, ящиками, найденными у магазинов, собственной мебелью. Стали рубить палисадники с тутовыми и персиковыми деревьями. Люди начинали уставать – держаться, бороться, терпеть. Они верили, что все это лишь временные неудобства, что победа не за горами, и, как могли, поддерживали привычный образ жизни – выходили на вечерние прогулки, хотя света на улицах почти не было, сиживали в кафе, хотя кофе был дешевый и премерзейший.