Отис с Аляжем завели разговор. Отис рассказал Аляжу, как он рос на отдаленной южноавстралийской ферме, в двух днях езды от ближайшего городка, признался, как у него родилась дочка от туземки.
– Вы первый, кому я это рассказываю, – сказал он. – А у вас есть детки?
– Нет, – ответил Аляж, не сводя глаз с костра.
Аляж улегся на надувной матрас. Он до того измотался, что даже не мог забраться в спальник и просто им укрылся. Дождь перестал несколько часов назад, и они с Тараканом, решив не разбивать палатку, бросили матрасы на ровную песчаную площадку у реки, в паре метров от основного лагеря. Аляж чувствовал, что его тело налито свинцом и у него нет сил пошевелить ни рукой, ни ногой. Если бы не кости, подумал он, тело наверняка растеклось бы, как расплавленный свинец, по впадинам и трещинам в земле. Он спал свинцовым сном – мрачный, тяжелый, недвижный и мягкий, будто расплавленный. Аляж растворился во сне, и я вместе с ним.
Нед Куэйд, 1832 год
Вокруг меня медленно возникают какие-то люди, лица людей, которых я никогда не встречал, хотя знал о них все-все. Странно, должен признаться. И тревожно. Ведь я, что называется, нелюдим, а тут на тебе, меня со всех сторон обступают люди и требуют выслушать их, обратить на них внимание, проникнуться к ним сочувствием. Прочь! Я морщусь, закрываю глаза и снова кричу: Прочь! Но все без толку. Злость моя не действует. Видение никуда не девается, и горло у меня, чувствую, горит огнем.
А вот лицо Каменного Человека, Неда Куэйда – маленькое, круглое, сплошь в оспинах, отчего он выглядит старше, чем на самом деле. Откуда же я знаю, что это Нед Куэйд? Откуда, черт возьми? Знаю, и все тут. Не хочу знать, но ничего не попишешь. Я имею в виду, однажды Гарри рассказывал мне, как его прадед, Нед Куэйд, стал мэром Парраматты. Но этот Нед Куэйд одет не как мэр. На нем – грубая желтовато-черная роба каторжника, а на лодыжках – кандалы. И я знаю, о чем думает этот самый Нед Куэйд. Он думает о том, что рассказала ему каторжница по имени Джоанна Хини: что в нескольких сотнях миль к северо-западу от Парраматты течет великая река и по ней, если построить лодку, можно доплыть до громадного устья, по ту сторону которого простирается Китайская земля. А посреди того громадного устья, аккурат на полпути между Австралией и Китаем, лежит остров, где расположен обнесенный крепостной стеной город, который построили свободные, счастливые люди со своими кровными родственниками – словом, все те, кто уберегся от оков Системы и бежал безвозвратно. Джоанне, говорившей на непонятном языке, когда на нее снисходил Святой Дух, и видевшей то, что до других доходило лишь в виде слухов, тот остров привиделся. Земля его, говорила она, привечала всех, кроме солдат Его величества, равно как и ее густонаселенный город с шумными улицами, где не встретишь ни одного священнослужителя, зато увидишь не одно народное учреждение, в стенах которого любой мужчина и любая женщина могут заключить меж собой союз без одобрения какой бы то ни было церкви, а лишь волею взаимной любви и с благословения Господня; тамошние фермерские угодья и мастерские принадлежат не заморским жирдяям-толстосумам, а людям, распахавшим эту богатую речным илом почву собственноручно изготовленными железными плугами; двери тамошних школ открыты для всех детишек без исключения, а плата за их обучение начисляется со всеобщих налоговых сборов. Джоанна называла тот город Новым Иерусалимом и говорила, что правит там одна-единственная женщина по имени Матушка Удача.
И вот я вижу, как Нед собирается бежать из артели, с которой вкалывает на далекой реке Гордон: он вяжет бревна, стоя по пояс в воде вместе с восемью напарниками, и уговаривает их бежать вместе с ним. Они нападают на надсмотрщика сзади, душат его цепями, пока тот не обмякает, и, разбив цепи кирками, но оставаясь в кандалах, сковывающих лодыжки, опускают голову жертвы в воду и держат так минут пять, а потом отпускают безжизненное тело на волю медленно кружащего прибрежного водоворота. Вслед за тем они, прихрамывая, уходят на северо-восток, ориентируясь по компасу, который один из каторжников смастерил из магнитного железняка и корпуса карманных часов. Через два дня пути трое из них решают не идти дальше – в Новый Иерусалим, а повернуть к берегам залива Маккуори и снова взяться там за разбой, благо забыть прежние преступные навыки они не успели. А Нед и пятеро оставшихся товарищей спешно следуют своей дорогой дальше. Из их числа только Нед Куэйл и Аарон Херси верят в видение Джоанны – Новый Иерусалим. Лайам Брин, Джек Дженкинс и Пэдди Галвин думают присоединиться к шайке разбойников, практически безнаказанно орудующих в окрестностях Хобарта, нагоняя страх на этот новоявленный Вавилон. Уил Дорсет уходит с ними за компанию: у него нет никакой цели – ему просто не хочется снова возвращаться на берега залива Маккуори. Нещадно слепящий солнечный свет мало-помалу сменяется сумраком – за кустарниками, через которые они продираются, лежит высокогорная топь, сплошь красновато-коричневая. Но вот их лица постепенно затуманиваются и разом исчезают – я возвращаюсь во мрак своего недвижного тела, терзаемого вопросами и сомнениями.
День третий
Аляж пробудился от дробного постукивания капель дождя, забарабанивших по его спальному мешку. Этот звук вырвал его из объятий бездонной бездны сновидений и вернул в действительность, давая понять, что надо выбираться из спальника. Вскоре приглушенную дробь дождевых капель заглушил шум ливня, обрушившегося на лесной полог и обратившего всю свою мощь на кроны миртов и сассафрасов, а потом пробившегося вниз – к ветвям и листьям деревьев и загудевшего с поистине неистовой силой. Вслед за тем дождь сплошным потоком устремился на лесную подстилку, и звуки миллиардов отдельных капель слились в одном оглушительном реве, в одном неодолимом стремлении.
Аляж с Тараканом, который тоже успел проснуться, живо уложили спальники в водонепроницаемые мешки, надели штормовки и принялись спешно натягивать навес над своим спальным местом, подсвечивая себе фонарями, пронизавшими пелену дождя яркими белыми лучами. Там же, куда не попадали лучи света, все было черным-черно. После того как они натянули навес, дождь, ливший как из ведра, дважды опасно продавливал ткань, наполняя выемку водой, и им дважды же приходилось перенатягивать навес, делая скат круче. Они не позаботились захватить для себя палатку, в то время как клиенты непременно разбивали свои. Лоцманы никогда не спали в палатках с клиентами: они всегда укладывались чуть поодаль от них.
Затем Аляж с Тараканом пошли проверить палатки клиентов – крепко ли они стоят, а потом спустились к реке, чувствуя голыми ногами холодное, влажное и мягкое прикосновение цератоптерисов и лептоспермумов. Аляж не переставал удивляться, отчего в темноте тропинки всегда кажутся длиннее.
Они затащили плоты из реки на берег повыше и привязали к деревьям, потом собрали все спасательные жилеты, каски, оставив весла совсем близко у воды, и перенесли в безопасное место на возвышении, где стоял их лагерь. Дождь все не переставал, но река так и не поднялась. Они бодрствовали еще с полчаса – играли в карты при свече под навесом.
– Тварь! – неожиданно вскрикнул Таракан, щелкнув пальцем по предплечью, где сидела жирная пиявка.