Взлет и падение Третьего Рейха - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Ширер cтр.№ 392

Днем он прибыл в Оберзальцберг и доставил известие рейхсмаршалу. Геринг, который, мягко говоря, давно с нетерпением ждал того дня, когда сменит Гитлера, проявил тем не менее большую осмотрительность, чем можно было ожидать. Он не хотел стать жертвой своего смертельного врага Бормана. Предосторожность, как оказалось, была вполне оправданной. Он даже вспотел, решая вставшую перед ним дилемму. «Если я начну сейчас действовать, — говорил он своим советникам, — меня могут заклеймить как предателя. Если же я буду бездействовать, меня обвинят в том, что я ничего не предпринял в час испытания».

Геринг послал за Гансом Ламмерсом, статс-секретарем рейхсканцелярии, который находился в Берхтесгадене, чтобы получить у него юридическую консультацию, а также достал из своего сейфа копию декрета фюрера от 29 июня 1941 года. Декрет определял все четко. Он предусматривал, что в случае смерти Гитлера его преемником становится Геринг. В случае временной неспособности Гитлера руководить государством Геринг действует в качестве его заместителя. Все согласились с тем, что, оставшись погибать в Берлине, лишенный в свои последние часы возможности руководить военными и государственными делами, Гитлер неспособен выполнять эти функции, поэтому долг Геринга согласно декрету — взять власть в свои руки.

Тем не менее рейхсмаршал очень тщательно составил текст телеграммы. Он хотел быть твердо уверенным, что власть действительно передается ему.

«Мой фюрер!

Ввиду Вашего решения оставаться в крепости Берлин, согласны ли Вы, чтобы я немедленно принял на себя общее руководство рейхом при полной свободе действий в стране и за ее пределами в качестве Вашего заместителя в соответствии с Вашим декретом от 29 июня 1941 года? Если до 10 часов вечера сегодня не последует ответа, я буду считать само собой разумеющимся, что Вы утратили свободу действий и что возникли условия вступления в силу Вашего декрета. Я также буду действовать в высших интересах нашей страны и нашего народа. Вы знаете, какие чувства я питаю к Вам в этот тяжкий час моей жизни. У меня нет слов, чтобы выразить это. Да защитит Вас Всевышний и направит к нам сюда как можно скорее, несмотря ни на что. Верный Вам Герман Геринг».

В этот же вечер за несколько сот километров отсюда Генрих Гиммлер встречался с графом Бернадоттом в шведском консульстве в Любеке на побережье Балтийского моря. «Верный Генрих», как часто приветливо обращался к нему Гитлер, не просил власти в качестве преемника. Он уже взял ее в свои руки.

«Великая жизнь фюрера, — сообщил он шведскому графу, — близится к концу. Через день или два Гитлер умрет». Затем Гиммлер попросил Бернадотта немедленно сообщить генералу Эйзенхауэру о готовности Германии капитулировать на Западе. На Востоке, добавил он, война будет продолжаться до тех пор, пока западные державы сами не откроют фронт против русских. Такова была наивность, или глупость, или то и другое вместе, этого эсэсовского вершителя судеб, который в данный момент добивался для себя диктаторских полномочий в Третьем Рейхе. Когда Бернадотт попросил Гиммлера письменно изложить свое предложение сдаться, письмо было спешно составлено. Делалось это при свечах, поскольку налеты английской авиации в этот вечер лишили Любек электрического освещения и вынудили совещавшихся спуститься в подвал. Гиммлер подписал письмо.

Но и Геринг и Гиммлер действовали, как оба быстро это поняли, преждевременно. Хотя Гитлер был полностью отрезан от внешнего мира, если не считать ограниченной радиосвязи с армиями и министерствами, поскольку к вечеру 23 апреля русские завершали окружение столицы, он все еще стремился показать, что способен управлять Германией одной лишь силой своего авторитета и подавлять любую измену, даже со стороны особо приближенных последователей, для чего достаточно одного слова, переданного по трескучему радиопередатчику, антенна которого была закреплена на аэростате, висевшем над бункером.

Альберт Шпеер и одна свидетельница, весьма замечательная дама, чье драматичное появление в последнем акте в Берлине скоро будет обрисовано, оставили описание реакции Гитлера на телеграмму Геринга. Шпеер прилетел в осажденную столицу в ночь на 23 апреля, посадив крохотный самолетик на восточном конце автострады Восток — Запад — широкой улице, проходившей через Тиргартен, у Бранденбургских ворот, в квартале от канцелярии. Узнав, что Гитлер решил остаться в Берлине до конца, который был уже недалек, Шпеер зашел попрощаться с фюрером и признаться ему, что «конфликт между личной преданностью и общественным долгом», как он это назвал, вынуждает его саботировать тактику «выжженной земли». Он не без основания полагал, что его арестуют «за измену» и, возможно, расстреляют. И все наверняка так бы и случилось, если бы диктатор знал, что два месяца назад Шпеер предпринял попытку убить его и всех остальных, кому удалось избежать бомбы Штауфенберга. К блестящему архитектору и министру вооружений, хотя он всегда гордился своей аполитичностью, наконец-то пришло запоздалое прозрение. Когда он понял, что его обожаемый фюрер намеревается уничтожить немецкий народ посредством декретов о «выжженной земле», он решил убить Гитлера. Его план состоял в том, чтобы подать ядовитый газ в систему вентиляции бункера в Берлине в момент крупного военного совещания. Поскольку на них теперь неизменно присутствовали не только генералы, но и Геринг, Гиммлер и Геббельс, Шпеер надеялся уничтожить все нацистское руководство Третьего Рейха, а также верховное военное командование. Он раздобыл нужный газ и проверил систему воздушного кондиционирования. Но затем обнаружил, как он рассказывал впоследствии, что воздухозаборник в саду защищен трубой высотой около 4 метров. Эта труба была установлена недавно по личному распоряжению Гитлера во избежание диверсии. Шпеер понял, что подать туда газ невозможно, поскольку этому сразу помешает эсэсовская охрана в саду. Поэтому он оставил свой план, а Гитлеру вновь удалось избежать покушения.

Теперь, вечером 23 апреля, Шпеер признался, что не подчинился приказу и не осуществил бессмысленное уничтожение жизненно важных для Германии объектов. К его удивлению, Гитлер не выказал ни возмущения, ни гнева. Пожалуй, фюрера тронула искренность и отвага его молодого друга — Шпееру только что исполнилось сорок, — к которому он питал давнюю привязанность и которого считал «соратником по искусству». Гитлер, как отметил Кейтель, был странно спокоен в тот вечер, как будто решение умереть здесь в ближайшие дни принесло мир в его душу. Это спокойствие было не столько спокойствием после бури, сколько затишьем перед бурей.

Тем временем в канцелярию прибыла телеграмма Геринга. Продержав ее некоторое время, Борман, этот мастер интриги, наконец-то дождавшийся своего часа, принес ее фюреру, представив как «ультиматум», как изменническую попытку узурпировать власть. «Гитлер пришел в неописуемую ярость, — вспоминает Шпеер, — и в очень сильных выражениях отозвался о Геринге. Он сказал: для него не новость, что Геринг опустился, погряз в разврате и стал наркоманом», — заявление, которое чрезвычайно потрясло молодого архитектора, поскольку он удивился тому, что Гитлер мог так долго использовать на столь высоком посту подобного человека. Шпеера также озадачило, что, придя в себя, Гитлер добавил: «Хорошо, пусть Геринг вступает в переговоры о капитуляции. В конце концов, не имеет значения, кто этим займется». Но такой настрой длился у Гитлера всего несколько мгновений.