Это как день посреди ночи - читать онлайн книгу. Автор: Ясмина Хадра cтр.№ 83

– Очень мило с твоей стороны, но не стоит. Меня тоже будут встречать.

Я взглянул на его затылок, коротко стриженный в полном соответствии с требованиями окончательно свихнувшейся моды, и на непокорный чубчик, удерживаемый на месте лишь толстым слоем геля.

– Боитесь летать? – спросил он меня.

– Да не особо.

– Мой отец при посадке самолета всегда закрывает ладонями глаза.

– Даже так?

– Сразу видно, что вы его не знаете. Мы живем на девятом этаже в Гамбетте, в жилом комплексе Жан-де-Лафонтен. Вы знаете этот квартал Орана? Огромные башни, к которым с тыла подступает море. Ну так вот, в восьми случаях из десяти отец предпочитает не пользоваться лифтом. А ведь он уже старик, ему пятьдесят восемь, и недавно он перенес операцию на простате.

– Пятьдесят восемь – это еще не старик.

– Знаю, но у нас всегда так. Принято говорить не «папа», а «старик»… А вам, дедушка, сколько лет?

– Я родился так давно, что уже позабыл свой возраст.

Самолет нырнул в гущу облаков. Когда он клюнул носом, корпус его несколько раз вздрогнул в турбулентном потоке. Я схватился за подлокотник, сосед похлопал меня по руке и сказал:

– Ничего страшного, дедушка. Это то же самое, что свернуть на машине с автомагистрали на проселок. Среди всех видов транспорта самолеты считаются самыми безопасными.

Я повернулся к иллюминатору, посмотрел на ватные облака, которые сначала превратились в лавину, затем поредели до тумана, опять набрали силу и, наконец, исчезли совсем. Вновь засияло синевой небо, прочерченное длинными белыми полосами. Зачем я сюда приехал?.. Шум двигателей перекрыл голос дяди: «Если хочешь, чтобы твоя жизнь превратилась в маленький кусочек вечности, если желаешь всегда сохранять ясность мышления, даже посреди хаоса и безумия, люби… Люби изо всех сил, будто это последнее, что ты умеешь делать на этом свете… люби так, чтобы тебе завидовали принцы и боги… потому что именно в любви любое уродство перерождается в красоту». То были дядины последние слова. Он сказал мне их на смертном одре в Рио-Саладо. Даже сегодня, почти полвека спустя, его слабеющий голос звучит в моих ушах истинным пророчеством: «Тот, кто проходит мимо самого прекрасного, что только есть в этой жизни, становится так же стар, как его сожаления, и ни стоны, ни вздохи уже никогда не смогут убаюкать его душу…» Почему тогда я уехал так далеко от дома – чтобы опровергнуть эту истину или же чтобы смело взглянуть ей в глаза?.. Самолет завалился на крыло, выполняя разворот, и передо мной вдруг, будто из небытия, вынырнула территория Франции. Сердце бешено заколотилось в груди, и чья-то невидимая рука яростно сжала горло. Я так разволновался, что еще чуть-чуть – и мои ногти насквозь пропороли бы мягкую обшивку подлокотников. Вскоре вдали блеснули вершины каменистых гор. Вечные, несгибаемые часовые, они караулили побережье, не обращая никакого внимания на вздыбленное море, волновавшееся внизу. Еще один разворот – и вот он, Марсель!.. похожий на загорающую на солнце весталку. Раскинувшись на холмах и сияя солнечным светом, обнажив пупок и открыв всем четырем ветрам бедро, она делала вид, что спит и не слышит ни шума волн, ни отголосков, доносящихся из глубины страны. Марсель, город-легенда, город набирающихся сил титанов, город, где падшие боги озираются в поисках своего Олимпа, судьбоносный перекресток утраченных горизонтов, такой разный и многоликий, в силу своего неисчерпаемого великодушия; Марсель, поле моего последнего сражения, где я буду вынужден сложить оружие, побежденный собственной неспособностью принять брошенный судьбой вызов и тем самым заслужить свое счастье. Именно здесь, в этом городе, где чудо стоит на повестке дня в головах людей, а солнце превосходит само себя и проливает свет на умы, когда они желают снять с себя заржавевшие оковы, я измерил всю глубину причиненного мною зла и больше себя так и не простил… Сорок пять лет назад я приехал сюда, чтобы настичь бледную тень моей судьбы, наспех починить ее ветхие одежды, вправить вывихи и переломы, залечить раны, попытаться примириться с долей, затаившей на меня зло за то, что я так и не взлетел на собственных крыльях, засомневался в ней, предпочел риску благоразумие, в то время как она предлагала доброе ко мне расположение; что, подобно попрошайке, выклянчивал полное отпущение грехов во имя того, что Господь ставит превыше любых подвигов и невзгод: во имя Любви. Я приехал тогда растерянный, неуверенный в себе, но искренний, чтобы добиться искупления, сначала для себя, а затем и для тех, кого по-прежнему любил, несмотря на посеявшую раздор между нами ненависть, несмотря на серость, от которой наши радостные дни подернулись мрачной пеленой. У меня перед глазами до сих пор стоят мерцающие огни порта, готовившегося принять пароход из Орана, утопавшие во мраке набережные, тени на трапах. Я как наяву вижу перед собой лицо таможенника с закрученными кверху усами, приказавшего мне вывернуть карманы и поднять руки, будто в чем-то меня подозревая; полицейского, явно не одобрявшего рвение коллеги; таксиста, отвозившего меня в отель и ругавшегося, что я слишком сильно хлопаю дверцей; администратора, заставившего дожидаться полночи, пока он не выяснит, осталась ли свободная комната, потому как я не удосужился подтвердить бронь… Это был жуткий вечер марта 1964 года, холодный мистраль так разгулялся, что мог даже быка с ног свалить. В номере стоял собачий холод, и, сколько я ни кутался в одеяло, пытаясь хоть немного согреться, все равно мерз. Под порывами ветра стонало окно. На прикроватном столике, тускло освещенном хилой лампой, стояла моя кожаная сумка. Внутри лежало письмо от Андре Сосы:

«Мой дорогой Жонас, я выполнил твою просьбу и напал на след Эмили. Поиски отняли у меня немало времени, но я рад, что в конечном счете ее нашел. Ради тебя. Она работает секретаршей у одного марсельского адвоката. Я позвонил ей, но она даже не стала со мной разговаривать!!! Почему – мне неизвестно. Мы никогда не были с ней особо близки, по крайней мере до такой степени, чтобы таить друг на друга обиду. Возможно, она спутала меня с кем-то другим. Война расшатала так много привычных ориентиров, что впору спросить себя, не является ли коллективной галлюцинацией то, что мы все из-за нее перенесли. Но не будем больше об этом. Предоставим времени возможность загладить скорбь и печаль. Раны еще слишком свежи, чтобы требовать от выживших хоть какой-то сдержанности… Адрес Эмили такой: 143, улица Фрер-Жюльен. Это недалеко от Канабьер. Найти проще простого. Дом прямо напротив пивного ресторанчика «Ле Пальмье». Этот «Ле Пальмье» славится по всему городу, там всегда собираются «черноногоние». Представляешь? Теперь нас, алжирцев европейского происхождения, здесь называют не иначе как «черноногими». Будто мы всю жизнь ходили по щиколотку в отработанном моторном масле… Когда будешь в Марселе, обязательно мне позвони. Буду рад дать тебе хорошего пинка, чтобы содержимое желудка брызнуло через уши. Крепко тебя обнимаю. Деде».

Улица Фрер-Жюльен находилась в пяти кварталах от моего отеля. Водитель такси добрых полчаса наворачивал круги и только после этого высадил меня у пивного ресторанчика «Ле Пальмье». Но ему же надо зарабатывать на жизнь. Площадь кишела народом. После вчерашней грозы над Марселем как ни в чем не бывало вновь засияло солнце. Его свет озарял собой лица людей. Дом 143, втиснутый меж двух примыкавших к нему современных зданий, представлял собой старое добротное строение, выкрашенное бледно-зеленой краской, со стройными окнами, прятавшимися за запертыми ставнями. Цветочные горшки пытались оспорить банальность балконов, прячась в тени опущенных штор… Дом 143 по улице Фрер-Жюльен произвел на меня странное впечатление. Он будто противился солнцу, воспринимая в штыки радости жизни. Мне никак не удавалось представить, чтобы Эмили могла смеяться за такими скорбными окнами. Я сел за столик у большой стеклянной витрины ресторана, чтобы видеть всех, кто входил в дом напротив или выходил оттуда. Стоял лучезарный воскресный день. Солнце вымыло тротуары, и над землей теперь поднимался пар. Завсегдатаи вокруг обсуждали мировые проблемы за стаканчиком красного; все говорили с акцентом жителей пригородов Алжира, лица до сих пор были обожжены знойным солнцем южного побережья Средиземного моря, а грассировали они так, как перекатывают во рту кускус – с наслаждением и восторгом. Но какие бы вопросы они ни затрагивали, разговор неизменно возвращался к Алжиру. Только эта тема была у всех на устах.