Нефть, метель и другие веселые боги - читать онлайн книгу. Автор: Иван Шипнигов cтр.№ 66

Четыре места

Посетил сегодня по работе четыре места поочередно.

1. Молочная ферма. Там планируют установить продвинутую компьютеризированную систему автоматической дойки коров «Карусель». В шею каждому животному будет вживлен чип, содержащий все паспортные данные о нем: возраст, вес, среднесуточные надои, количество отелов, болезни и прочее. Ленивые сытые коровы, для которых будущее уже наступило, прогулочным шагом идут по кругу, а квалифицированные доярки-механизаторы услужливо, торопливо подключают к ним доильные аппараты. Сдав молоко, они тут же уходят гулять дальше – корову, которая доится быстро, больше никто не станет держать на привязи, пока излишки сдает корова медлительная. Везде сталь, датчики, чистота и деликатность. «Карусель» – норвежская система, и морды сибирских коров постепенно становятся совершенно европейскими.

Ожидаемый комментарий от водителя: «Коровы, бля, лучше нас живут».

2. Православная церковь. Построена энтузиастами, бабушками и их внуками, на свои копейки. Поначалу не энтузиасты мешали: поставят окна – украдут двери, вставят дверь – вынесут окна. Когда появились купола, воровство прекратилось (см. Чехова, Розанова, Блока). Сбор средств: бабушка кладет на ладонь сто рублей и идет по деревне. Ей дают. Не знаю, можно ли выглядеть достойнее, можно ли придумать остроумнее: она не просит дать, она предлагает сообразить, добавить. Бабушка – чернобыльский ликвидатор, вывозила людей из Припяти. Ей семьдесят пять, у нее пронзительно ясные, ледяные голубые глаза, быстрая четкая речь, экономная, не старческая улыбка. Стоя рядом с ней, кожей чувствуешь гул, похожий на тот, что можно услышать ушами возле трансформаторной будки. Точно такой же гул я слышал, разговаривая с другим чернобыльцем.

Колокола делают из распиленных поперек кислородных баллонов.

3. Психиатрическая лечебница, располагающаяся в бывшей тюрьме (Александровский централ). Самое страшное место, которое я когда-либо видел. Ходил не за репортажем, а по личным мотивам (нет, у меня там никто не содержится). Прорываться в отделение для острых больных не стал. Походил по коридорам, расталкивая плечами плотный, гнилой от кубометров боли и страха воздух. Там всегда на желтом потолке пасмурное червивенькое небо, и каждый день в зеленых коридорах моросит заунывный дождик из серого гноя. Если вы устали ездить на работу, у вас нет денег на отпуск или вам кажется, что вы некрасивы, съездите к ближайшей психиатрической лечебнице; внутрь вас вряд ли пустят без какой-то корочки, но волны прошибают и стены, и ограду. Подышите.

Во дворе гуляют спокойные больные. Подросток в огромных наушниках поверх бейсболки без остановки читает импровизированный частушечный рэп: «Лена – пизда по колено» и т. д.

4. Детский летний лагерь, купание на озере. Много-много маленьких лолит: разбитые коленки, испачканные в траве шорты, огромные пузыри из жвачки, «Солнышко в руках» из телефонов. Попросил одолжить мне купальник – «Жутко хочу выкупаться, но стесняюсь своих потрепанных холостяцких трусов». Сами того не зная, включились в стилистическую игру, захихикали: «Вы толстый, на вас налезет только эта дурацкая юбочка». Задумчивая девица в купальнике в розовое сердечко отплыла от берега, перевернулась на спину и сказала голосом Ренаты Литвиновой: «С моим здоровьем… при моем образе жизни… вы все меня переживете». Умело утонула на минуту.

Хочется отдохнуть от работы, набраться впечатлений.

Военный билет

Квест пройден. Только что пришел из военкомата, Он еще теплый, душистый. Все по закону, не заплачено ни копейки. В одной только мелочи в этой традиционной русской народной забаве – получении военного билета – мой национальный характер все-таки проявился: уже являясь обладателем документа, не выдержал и от избытка чувств подарил исполняющему обязанности военкома (он у нас гражданский, в очочках) бутылку коньяка в пакете с котятами. Мол, взял – отдай. Буду теперь юзать военник вместо паспорта – я там на фотке хорошо получился, а в паспорте ужас, как у всех.

И родной филфак как бы намекает, что в том или ином виде он будет со мною до конца.

Я стою у окошка, чиновница военкомата заполняет документы.

– Холост?

– Разумеется.

– Влюблен? Размер одежды?

– Откуда ж я знаю?

– Размер головного убора?

– Что это?..

– Противогаз.

– Боже упаси.

– Водительские права?

– Нет.

– Трактор?

– В смысле?

– Права на трактор, прицеп, полуприцеп?

– Нет, спасибо.

Обращается к другой тетеньке:

– Что ему писать-то?

Другая тетенька:

– А он что закончил?

– МГУ, филфак.

– А, ну так и пиши: писарь делопроизводства.

– Это моя военно-учетная специальность?

– Да. Поздравляем.

Так что знайте теперь, друзья мои, что каждый день вы общаетесь не с кем-то там с улицы, а с писарем делопроизводства в запасе.

Вчера поделился с Масей радостью, принес ему свой военник. Он задумчиво повертел красную книжечку в руках, понюхал, подумал:

– Да… Мне бы такое тоже не помешало… А то устраивался как-то на заправку в Иркутске, а мне говорят: военный билет, пожалуйста. А я его где возьму-то? Спрашивают, почему нету, я говорю как есть: не знаю, почему. Сидел, спрашивают? А я не сидел. Я правда не знаю…

Мася с матерью и отчимом приехали из Киргизии в 1995, что ли, году. Я тогда был во втором классе. Русское гражданство Мася получил только в восемнадцать лет. Так как Мася – это Мася, дело на него в военкомате заведено не было. Он был лишен традиционных юношеских радостей: многочасовых сидений в фанерных коридорах под унылыми цитатами из Астафьева («Армия не есть отдельная часть от народа его, но есть часть общая, народная») в ожидании вызова в кабинет, где дают бумажку, которую нужно отнести в соседний кабинет, чтобы после этого сидеть еще пару часов под творчески поданной рекламой службы по контракту в соседстве с выдержками из Уголовного кодекса об ответственности за уклонение от службы обычной, бесплатной. Не теснился Мася в этих узких темных коридорах, не дышал картонным запахом тоски и абсурда, не слушал айренби из телефонов гламурных гопников, побрившихся налысо, но оставивших кокетливую челочку на лбу, не разводил ягодицы повторно, услышав просьбу врача: «Руками», не смотрел в интересные глаза глухого психиатра, не ловил таинственный цифровой шепот отоларинголога, не шутил с урологом о глубине женских влагалищ, не оставлял легкую перегарную испарину на зеркальце сексуальной женщины-стоматолога, не уворачивался от разъяренных мамаш с тихими сыновьями-очкариками на привязи, не устраивал дискуссий с пэтэушниками о том, как устанавливается факт гомосексуальной ориентации, не подписывал повесток под угрозой обращения в прокуратуру, не был выдергиваем ментами в семь утра из постели, не мечтал попасть в пограничные войска ФСБ в полк крутобедрых красавиц в пилотках и с рациями – ничего этого Мася не делал. Жизнь его, в общем, была проста и скучна, а значит благополучна, и такой она остается и сейчас.